– Вижу я, какой он врач! Человек умирает, а он на него нольвнимания! В больнице умрет без всякой помощи, как собака подзаборная!.. Толькос сестрами небось спать и умеет!.. А вы его защищайте, защищайте лучше!.. Я нанего еще в суд подам за неоказание врачебной помощи! Вот вы все где у менябудете!..

– До свидания, – попрощался Долгов. – Пока вашей жизниничего не угрожает. По крайней мере, об этом свидетельствуют результатыобследования. Уролог вас сегодня посмотрит. И про другую больницу вы все-такиподумайте. Может быть, так будет лучше.

Абельмана убью, мрачно подумал он. У меня операция большаячерез пять минут, а мне тут рассказывают про запонки, про медсестер и про то,что я ничего не смыслю в медицине! Теперь стану об этом думать, хоть и не надобы, и весь день насмарку!

Хромов лицом изображал что-то вроде – ну, я же тебеговорил!.. Сестра стояла вся красная, руку в кармане зеленой робы сжимала вкулачок. Долгов ей улыбнулся.

И не денешься теперь от него никуда, от этого Грицука!.. Занего ведь не только Абельман, но и еще какие-то большие люди просили! Министрне министр, но кто-то сверху звонил, и главврач по этому поводу нервничал.

Долгов пошел к выходу из палаты, сестра кинулась за ним, аЕвгений Иванович все продолжал разоряться про свою неминуемую скорую кончину,которая должна наступить исключительно из-за невнимательности инекомпетентности Дмитрия Евгеньевича.

– Я в газету напишу про ваши порядки и про то, как вы деньгивымогаете! У меня большие связи! Вы еще попляшете у меня!..

– В газету он напишет, – пробормотал Долгов уже в коридоре.– Вера Ивановна, сегодня должна приехать Бэлла Львовна, посмотреть больную издвадцать четвертой палаты.

– Я знаю, вы говорили, Дмитрий Евгеньевич.

– Константин Дмитриевич, что вы на меня так смотрите? Ну, оннеприятный человек, да еще из бывших начальников, да еще какой-то там писатель!Не обращайте внимания, и точка.

– А вы сами-то обращаете, Дмитрий Евгеньевич?..

Долгов пожал плечами. Его ждала операционная бригада, ичеловек – по-настоящему больной! – нуждался в его помощи. И это было самоеглавное.

– Может, завтра урологам его отдадим, – сказал Долгов, –если они найдут у него что-нибудь! Ну, чего вы такие кислые? Ничего же непроисходит!..

– Да, не происходит, – пробормотала сестра, и Долгов судивлением обнаружил, что она чуть не плачет, – а когда про вас всякиепрохиндеи гадости говорят, это как?

– Да никак, – он пожал широченными плечами. – Наплевать.Все, я ушел на операцию!

День был тяжелый, домой он приехал поздно, даже есть не мог– так устал, – пристроился посмотреть телевизор и в ту же секунду, какпристроился, заснул мертвым сном.

Его разбудил телефонный звонок.

Звонили из больницы. Дежурный врач странным голосом сообщил,что в своей палате неожиданно умер больной Грицук.

Дней через пять явился деловой до невозможности человек вполосатом костюме и тонких очках, объявил, что он адвокат, представляющийинтересы покойного Евгения Ивановича Грицука. То есть не то чтобы его самого,потому что он покойный, а его близких. Что это за близкие, Долгов хорошенько неразобрал, должно быть, в этот момент адвокат стал выражаться наиболее туманно,– то ли семья, то ли издательство, которое печатало произведения ЕвгенияИвановича. Эти самые близкие хотели бы получить бумаги покойного, которые, какизвестно, находились при нем в триста одиннадцатой клинической больнице. Всенеобходимые документы, подтверждающие законность изъятия бумаг, адвокат готовнемедленно предоставить главврачу.

Дмитрий Евгеньевич все пять дней пребывал в отвратительномнастроении. Настолько отвратительном, что как раз сегодня утром, послеочередной ссоры, Алиса объявила ему, что жить так больше невозможно и онидолжны расстаться.

Долгов, которому было совершенно не до Алисы и не дорасставания с ней, сказал, что у каждого человека должен быть выбор, и жить илине жить вместе – как раз и есть вопрос этого самого выбора, и уехал в своюбольницу.

Больной Грицук умер от остановки сердца – ничего особенногоне случилось, и вскрытие лишь подтвердило диагноз, поставленный и дежурнымврачом, и главным, и Долговым, который после ночного звонка дежурного примчалсяв клинику.

Ничего из ряда вон не случилось – бывает, что люди умирают,и врачам об этом известно лучше, чем кому бы то ни было, – но ДмитрийЕвгеньевич чувствовал себя виноватым, словно это он уморил больного.

Ничего особенного не произошло – умер и умер, нипредсказать, ни поправить этого нельзя, и кардиолог, смотревший сердце на самомлучшем, самом современном, самом точном аппарате, про который говорили, чтоследующая стадия обследования – это только открыть грудную клетку и посмотретьсердечную мышцу глазами, уверял, что беды ничто не предвещало!.. И все-такиДмитрий Евгеньевич чувствовал, что в смерти Грицука виноват он – и только он!

Больной был неприятным человеком, извел врачей, сестер ивесь остальной персонал, брюзжал, ругался, обещал всех отдать под суд, говорил,что вот-вот умрет, – и его никто не слушал, так он всем мешал!

Нужно было слушать, говорил себе Долгов. Ты же врач,ей-богу! Что это за врач, который не слушает жалобы больного?! Тебе противнобыло его слушать, потому что он говорил неприятные вещи, а он взял и помер!

А еще ты не слушал, желчно говорил себе Долгов, потому чтотебе вечно некогда, и ты уже почти уверовал в то, что ты на самом деле «первыйпосле бога», и потихоньку забываешь тот главный принцип, о котором когда-тотолковал начинающим докторам профессор Потемин на кафедре факультетскойхирургии, – главное, сомневаться, сомневаться во всем! Врач должен и можетсомневаться! Если он не сомневается, если уверен в каждом своем слове – значит,сапожник он, а не врач! Это у сапожников все просто – вот каблук, вот подошва,а вот, скажем прямо, и голенище! Перепутать невозможно! А врачу должносомневаться!

Не уверен – посоветуйся с кем-нибудь! Не знаешь – спроси утого, кто знает. Не понимаешь – изучи вопрос со всех сторон, не решай ничегокавалерийским наскоком. Кавалерийский наскок врача может дорого обойтись больному!

А вышло так, что Дмитрий Евгеньевич ни в чем не сомневался,больного не слушал, когда тот жаловался, призывал себя к христианскому смирениюи мечтал сбыть его урологам!

Теперь, в присутствии адвоката в дорогом полосатом костюме,который говорил очень круглыми фразами и смотрел Долгову в глаза оченьвнимательно, Дмитрий Евгеньевич чувствовал себя ужасно. Можно было сто разсослаться на занятость и отправить его сразу к главврачу, но именно из-зачувства вины Долгов решил, что доведет дело до конца – хоть это сделает, раз ужон упустил больного!