— Я просто… я как не своя была. Честное слово.

— Забей.

— Пытаюсь…

— Ты не пытайся. Ты просто забей.

— Забью. Буду опытной стервой. Дай сигаретку.

— Ты же не куришь?

— Только когда выпью.

— А пьешь, когда в карты много проигрываешь?

— Ага.

— На.

Мы покурили и помолчали. Потом я сказал:

— Ты знаешь… мне неловко признаваться, но мы, похоже,заблудились.

— Я догадалась, — сказала Маринка.

— Что будем делать?

— Как ты думаешь, нас ищут?

— А толку? Восемь человек… Думаю, Рудольфыч ужесвязался со спасателями, утром они будут на хуторе… Самое разумное — сидеть напопе ровно и ждать.

— Надо тогда какую-нибудь полянку найти или горку.

— Это да. И теперь смотри… — Я пальцем на ладонипоказал расположение берега и наш маршрут. — Если даже что-то у меня вголове сбойнуло, то получается, что мы шли параллельно берегу и дороге. Но еслисвернуть на север, то мы неизбежно упремся в озеро. Оно большое, его непроскочить. То есть пойдем на север — или до полянки-горки, или до берега, какполучится. Согласна?

Она подумала.

— Разумно. Только…

— Что?

— Я ногу стерла. Точнее, обе. Но одну сильно.

— Ну, мать…

— Да, дура. Я уже говорила, по-моему?

— Да, что-то такое говорила…

Я полез по карманам. Обычно я всегда таскаю в карманахнеобходимые мелочи — особенно когда не в городе. Но я мог забыть переложить ихиз рюкзака…

Так, нож здесь, фляжка с НЗ здесь, фотоаппарат и диктофонздесь, сменные носки здесь…

Не забыл. Пластырь, фломастер с йодом, анальгин. Анальгиннам пока не понадобится…

— Подставляй.

Да, левый ахилл Маринка сбила капитально, в кровь, равый —только натерла мозоль.

Я обработал рану, заклеил. Проколол мозоль и тоже заклеил.

— Будешь как новенькая.

— Спасибо, Кость. Что бы я делала без тебя…

Я хотел сказать что, но вовремя прикусил язык. Как сказалКозьма П., «не шутите с женщинами, эти шутки глупы и неприличны». Вчетырнадцать я этого не понял, счел просто афоризмом, фразочкой от избыткаостроумия, а с девятнадцати не устаю восхищаться: уже и не счесть, от сколькихнеприятностей уберегло лично меня буквальное следование, казалось бы,простеньким хохмам.

— Аккуратненько двинулись. Будет больно — говори сразу.

— Хорошо.

И мы пошли на север. На часах уже перевалило заполчетвертого, небо стало совсем светлым, думаю, начинался медленный северныйвосход. Вдруг как-то разом исчезли камни, лес поредел, стало больше берез.Наверное, из-за ярких белых стволов и светлой зелени я не обратил внимание нато, что за этими деревьями леса уже не видно. А потом туман стремительносгустился и поглотил нас.

— Руку, — сказал я Маринке. Она послушно даларуку. Пальцы теплые, это хорошо. Мерзнуть — это хуже, чем голодать. Черт, зачемтолько я вспомнил про еду!

Было светло. Так бывает в горах, когда попадаешь в тонкоеоблако. Светящаяся пелена. Поминутно сверяясь с компасом, мы шли на север —неторопливо, поскольку торопиться было некуда.

И опять прошел час. Ни берега, ни дороги — ничего.

— Перекур? — предложил я.

— Давай, — согласилась Маринка. — Только…

— Что?

— Мы не можем ходить по кругу?

— Вслед за магнитным полюсом?

— Я читала — есть такие места… аномальные зоны…

— Я тоже читал.

— Может, и здесь? Недаром тут почти никто не живет.

— Не знаю, — честно сказал я. — В любомслучае — надо выбираться на открытое место.

— Это да. И еще чтобы там был ручей. Или ключ.

— Или озеро.

— Лучше всего озеро.

— Тихо, — сказал я.

Где-то вдали, на пределе слышимости, возник звук мотора. Онмедленно перемещался.

— Вот и дорога, — сказал я. Сверился с компасом.Судя по звуку, дорога оставалась справа от нас — а значит, мы вот-вот выйдем козеру. Ну, если не вот-вот — то все равно выйдем. Проявив завидное упорство.

Мы прошли еще немножко вперед — и буквально выскочили наполяну. Туман все еще держался, светился, и поэтому, увидев контуры построек,мы оба подумали, что это наш хутор. И бросились со всех ног…

Но это, ребята, был не наш хутор.

Стоял покосившийся забор, подпертый зарослями такой густойкрапивы, что я даже попятился. Ворота были без створок — только столбы иперекладина. Судя по неприбитой траве, в них давным-давно никто не входил. Заворотами виднелся один дом, за ним угадывался амбар или хлев.

— Ухты, — сказала Маринка. — Заброшенный…

— Да, — кивнул я. — Наверное, тут такихнемало.

— Колодец должен быть, — сказала она. — Давайнайдем?

— Ну, давай…

Пить действительно хотелось чертовски.

Колодец имелся, но добраться до воды — а она вроде бы стоялавнизу — не было ни малейшей возможности: отсутствовали не только ведро и цепь,но и ворот, и пара верхних венцов сруба. Как будто кто-то специально разорилэто место, чтобы люди не возвращались.

Сам дом был типичной карельской избой в три окошка, сбесстропильной крышей и несимметричным перерубом — то есть в передней длиннойстене сначала два окошка, потом идет внутренняя межкомнатная перегородка изтаких же примерно по диаметру бревен, врубленная в переднюю стену или «в клин»,или «в лапу», и потом — еще одно окошко. Отличием от множества подобных изб былнавес над входной дверью, на перекладине которого с трудом различались какие-тознаки — наверное, обереги. Я попытался сфотографировать перекладину, но светабыло еще слишком мало, а со вспышкой видна была только чистая поверхность доски— фронтальный свет как бы заливал борозды. Ладно, подумал я, дома увеличим,плеснем контрасту…

Маринка потрогала дверь. Замка никакого видно не было, нодверь не поддавалась — возможно, была забита гвоздями или просто набухла.

— Давай войдем? — В голосе Маринки вдругпослышалось непонятное возбуждение. — Вдруг там… ну, что-нибудь? А?

— Да неловко как-то…

— Перед кем? Никого нет. И сто лет тут никого не было.

— Я вижу. Но все равно…

— Ай, да ну тебя…