Фотик, пока заряжается конденсатор вспышки, чуть слышножужжит. Я дождался, пока индикатор позеленеет, и сделал третий снимок.

Маринка вцепилась мне в плечо так внезапно, что теперь и ячуть не заорал.

— Хочу посмотреть… — Она буквально задыхалась.

— А вдруг?..

— Тогда дай мне фотик и иди туда!

— Ладно, сейчас…

Я отошел на пару шагов назад, чтобы взять чуть более общийплан, и на три в сторону. Когда я нажал на спуск, оказалось, что Маринка стоитбуквально нос к носу с мумией — их разделяло сантиметров сорок…

— Ну что ж ты делаешь, балда! Отлезь оттуда быстро!..

— А-а? — Голос был какой-то плывущий. —Костя, это ты-ы?

— Маринка, что с тобой? Э! — Я пошел к ней,щелкнул фотиком — теперь уже просто освещения ради. И вот тут уже окончательнопонял, что голова мумии движется: она не просто повернулась — теперь онасмотрела на Маринку и даже склонялась к ней. А та, как будто потеряв опору, подняларуки и хваталась за воздух.

— Назад! — крикнул я ей.

Что-то происходило там, в темноте…

Конденсатор заряжался непростительно медленно.

Вспышка.

Маринка, чтобы удержаться на подгибающихся ногах, схватиласьза край щита. Голова ее была откинута назад, зубы оскалены…

Я вслепую подбежал к ней и успел подхватить, уронить насебя. Сверху на нее свалился щит, грохнув по камням бронзовым ободом.

Вспышка.

Мумия нависла над нами, рот ее был широко открыт. В теле,где-то глубоко — я слышал, как нарастает странный рокот. Я уперся каблуками вокатыши, оттолкнулся — и, так сказать, лежа отпрыгнул — нелепо, но иначе этодвижение не описать, — вместе с Маринкой на полшага или чуть больше.

Вспышка.

За долю секунды до вспышки рокот поднялся — и, клянусь, ябуквально видел, как звуки начали вылетать изо рта мумии вместе с мелкой-мелкоймошкарой! Мошкара тут же полезла в уши, в глаза…

Я как-то ухитрился подняться — и, придерживая Маринку однойрукой, второй сделать последний снимок. За секунду до вспышки что-то тяжелоеупало и покатилось, гремя…

Это свалился шлем, и две роскошные косы выпали из-под негона плечи мумии. Без щита и шлема передо мной сидела, наклонившись вперед,женщина — может быть, даже не старая.

И снова, уже тише, прозвучала рокочущая фраза.

Я поволок Маринку к выходу…

— Марина! Костян!

Вопль долбанул в уши так, что я зажмурился и замер как отнастоящего удара.

По стенам заметался луч фонаря, потом второй. В проемепоявился Джор:

— Вы тут? Вы целы?

— Я цел, с Маринкой что-то поганое…

— Ух ты!..

— Джор, потом! Ты один?

— Тут мы, тут, — появился и Хайям. — Что сней?

— Не знаю, упала.

— Носилки бы…

— Давай вон на щит положим. Ошизеть, где вы его взяли?Мы положили Маринку на щит и почти бегом бросились по туннелю.

— Как вы нас нашли? — на бегу спросил я.

— По запаху!

— Это как?

— Собак привел. Белый такой, огромный, как медведь,знаешь его?

— Наверное. Видели в тайге…

— Так что с Маринкой?

— Все было нормально — буквально минуту назад…

— А кто там на стуле?

— Ведьма какая-то, наверное. Засушенная. Кто-то еезасушил на память… Валим, ребята, из нее на Маринку что-то высыпалось, и теперьвот…

По восходящему коридору идти было труднее, особенно напоследних метрах, когда он совсем сузился, но мы справились. Повозитьсяпришлось, когда вытаскивали Маринку наверх. Она была твердая, застывшая —наверное, в той позе, в которой падала: полусогнутые ноги, руками будто быдержит, прижимая, невидимый мяч, голова опущена. Запасливый Хайям еще из домаприхватил бухточку репшнура и не забыл его взять на поиски — так что,быстренько соорудив из шнура и из щита люльку, Маринку все-таки вытащилинаверх: Артур и Рудольфыч тянули, мы втроем подсаживали снизу и страховали.

Потом вылезли сами.

Говорят — сам не видел, но почему бы не верить? — чтобывают многослойные сны, сны-«матрешки»: то есть ты вроде бы просыпаешься всвоей постели, все как надо, но на самом деле это просто следующий сон, исейчас что-то начнет происходить. И так раз за разом. А вот гениальные стихи яво сне сочинял неоднократно и сам от себя приходил в бешеный восторг — правда,то, что оставалось в памяти, наутро становилось просто бессмысленным наборомслов. И так же с логикой: го, что во сне было четкими и строгими построениями,при дальнейшем рассмотрении превращалось в набор абсурдных силлогизмов…

Это я к чему? К тому, что с какого-то времени мы все, хоть ипребывали в жесткой реальности, все глубже погружались в «логику сна».Возможно, это началось с появления той «медузы». Неуверен, но допускаю.

А теперь память ведет себя так же, как после пробуждения…

Итак, Хайям и Джор спускались вниз; Рудольфыч и Артурвытягивали Маринку сверху; Патрик, Антикайнен и Валя тут же принялись над неюхлопотать, а Вика отпустила какую-то неуместную остроту и едва не огребла отПатрика пинка по заднице; пересчитали? это десять; но кто-то же сидел у рации ивызывал: «Полынь, Полынь, я Бирюза-пять, как слышите? Да, нашли, нашли, нодевушка без сознания… что? Нет, пульс есть, пульс есть, не ранена, но безсознания, без сознания, не реагирует. Да, ждем, пеленг даю…» Вроде быприпомнилось лицо, вернее, половина лица, другая прикрыта ладонью, на головелыжная шапочка или капюшон толстовки, и рацию именно он таскал на себе, онаведь немаленькая… Олег? Нет, не Олег… но имя короткое и мягкое… И главное,никто, кроме меня, его не помнит. А Маринка если и помнит, то не говорит.

Артур копался в аптечке, и я понимал, что он сейчас просто впанике, он не знает, что делать, их в Герце учили, конечно, оказывать первуюпомощь, но к такому — нет, не готовили… Я вообще не понимаю, где к такому могутготовить, потому что для начала такое надо себе представить. И соответственно,в аккуратно собранной аптечке просто не было необходимых препаратов — и ясомневаюсь, что эти препараты нашлись бы и в эмчеэсовском госпитале, и врайонной больнице, и где-либо еще.

Кажется, это называется кататония: когда у человекасудорожно напряжены все мышцы тела. Или при кататонии тело разгибается и головазакидывается? Не помню, да и не важно. Зато помню, что именно в таком положениивытаскивали мы Вовку Чернова из сгоревшего КамАЗа: ноги согнуты, руки прижаты кгруди, голова опущена. И почти такого же цвета кожа…