А она все не унималась:

— Я вспомнила, откуда знаю вас. Господи, это лицо… — И при этом действительно смотрела на него как на божество. — У меня же в комнате висит ваша фотография! Кажется, я часами смотрела на неё. Ничего не изменилось: у вас синие глаза и родинка на правой щеке, и красивая стрижка… Я точно вас знаю!

Максу стало не по себе. Бедный отец. Что за дурацкую игру затеяла эта ненормальная?

— Ничего удивительного, мои портреты висят почти в каждой комнате этого дома, впрочем, как и всех членов нашей семьи, — он пожал плечами и скрестил на груди руки, облокотившись на перила. — И почему ты обращаешься ко мне на «вы»?

— Потому что раньше видела вас только по телевизору или в журналах. Впервые вот так лицом к лицу…

Она продолжала исполнять свою роль в игре, смысл которой ускользал от понимания. Может быть, это такая маленькая месть за то, что Макс завёл себе девчонку? Пойди разбери этих женщин…

Он скрипнул зубами и, сделав над собой усилие, стер с лица брезгливую гримасу. Поведение сводной сестры вызывало непонимание. А вместе с непониманием и какое-то странное отторжение, будто его заставляли поверить в очень плохую игру в очень плохой пьесе, написанной бездарным драматургом.

— Вика, я искренне рад, что ты жива и здорова! Прекрасно выглядишь, стала еще красивее с необычной причёской… — новый цвет волос действительно ей был к лицу. — Но, честно говоря, я порядком устал, хватит уже приколов! Не шути так ни со мной, ни с отцом…

Алексей-защитник уже стоял рядом и укоряюще качал головой:

— Да ладно тебе наезжать, я же говорил, она потеряла память…

Виктория будто опомнилась, в её глазах промелькнуло смущение.

— Проводи сестру в её комнату, — Макс покосился на стоявшего внизу юриста. — Отдохните с дороги, примите душ, ванну, переоденьтесь. Через час я жду вас в голубой гостиной, пойдём к отцу. Мне кажется, ему стало хуже. Юридические вопросы могут подождать, тебе так не кажется?

Брат проследил за его взглядом:

— Познакомься, Макс, это Майрон Ринос, — представил своего спутника Алексей. — ***

Нина

Я переступила порог своей комнаты, всё ещё находясь под впечатлением от встречи с Максом. Поразительно! Как могла я не узнать собственного, пусть и сводного брата? Как только увидела его на лестнице, такого близкого и желанного, в памяти промелькнули обрывки — что-то, напоминавшее сон-явь: фотографии Макса на стене и то, как я вырезала их из журналов с какой-то непонятной одержимостью. Но зачем? Словно он какая-то знаменитость, а не близкий человек. Сердце ёкало и замирало при звуках его голоса… А глаза… Какие у него выразительные глаза! Невозможно красивые, ярко-синие, от которых нельзя отвернуться, только забыться и погрузиться, как в омуты…

Не обращая внимания на роскошный интерьер спальни, я прошла внутрь, села на кровать и попыталась сосредоточиться. Откуда-то из памяти вдруг всплыло, как я подолгу всматривалась в его портрет, проводила пальцами по красивым изгибам губ, ямочке на подбородке… Нет, это точно какое-то помешательство. Я, должно быть, брежу наяву… А ещё и назвала его на «вы». Неудивительно, что он так эмоционально отреагировал на моё странное «признание»! И глаза его, точно хамелеоны, поменяли цвет с ярко-синих на тёмные, почти лиловые…

Часы в углу пробили половину восьмого, прерывая поток размышлений. Я тряхнула головой и огляделась. Ещё одна роскошная спальня. Везде белый цвет — пушистый ковёр, атласные занавески, покрывало. В гигантском зеркале напротив отражалось моё слегка растерянное лицо.

Что там говорил Макс? Через час встреча с отцом… Сердце продолжало колотиться, будто предстоял выход на сцену. С чего вдруг? Это же мой дом… Здесь живут самые близкие люди, которые любят меня и всегда поддержат.

Умывшись холодной водой и переодевшись в приталенное светло-жёлтое платье, я вышла из комнаты и почти сразу же столкнулась с поджидавшим меня Алексеем. Он сменил рубашку с белой на чёрную, не менее элегантную, словно собирался на официальный ужин вместо встречи с отцом.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Он окинул меня оценивающим взглядом, как вчера в отеле, и от этого мне почему-то стало несколько неуютно. Наконец мужчина кивнул и одобряюще улыбнулся:

— Молодец, быстро справилась! Отец ждёт не дождётся. И с цветом угадала — жёлтый обожала твоя мать. Ему будет приятно.

Мои плечи поникли.

— Я не помню ни маму, ни тебя. Только Макса… — пробормотала я. И почувствовала какую-то щемящую тоску. Ведь мать, маму, мамочку я должна была помнить, ведь это самый главный, самый близкий человек в жизни. А я не помнила…

Алексей поднял бровь.

— Не волнуйся, всё вернется. Мы поговорим с врачом, — он уверенно взял меня под руку и повёл по коридору. Я шла машинально, даже не глядя по сторонам. Все существо моё вдруг захватило волнение. Какой он, мой отец? Что я почувствую, когда я увижу его? Радость? Но я его не помню. Да и уместна ли тут радость, когда он так болен? Вся в плену сомнений и неуверенности, я даже не замечала, куда иду.

Пока Алексей не остановился перед светлой дверью с резьбой из кленовых листьев. У меня всё сжалось внутри от какого-то странного предчувствия. В волнении я вцепилась в руку брата.

— А вдруг отец обидится…

— На что?

— На то, что я ничего не помню… Ему не станет хуже?

— Не переживай, он в курсе, что ты потеряла память.

Несмотря на заверения брата, я чувствовала себя виноватой. Зачем меня понесло в это дурацкое путешествие, если я знала, что отец болен? И тут же вспомнила про Макса.

— Кажется, мы договорились встретиться с Максом в гостиной…

Но Алексей уже толкнул дверь. Тяжёлый запах непроветренного помещения и лекарств ударил в нос.

Мы вошли в просторную, затемнённую тяжёлыми зелёными шторами комнату. Слева от двери у стены стояла огромная массивная кровать, к которой тянулись провода от каких-то приборов и капельницы. Выпустив руку брата, я шагнула вперёд.

Лечащий врач Виктории. Ему тоже нужна комната. Желательно неподалёку от неё.

* * *

Нина

Я переступила порог своей комнаты, всё ещё находясь под впечатлением от встречи с Максом. Поразительно! Как могла я не узнать собственного, пусть и сводного брата? Как только увидела его на лестнице, такого близкого и желанного, в памяти промелькнули обрывки — что-то, напоминавшее сон-явь: фотографии Макса на стене и то, как я вырезала их из журналов с какой-то непонятной одержимостью. Но зачем? Словно он какая-то знаменитость, а не близкий человек. Сердце ёкало и замирало при звуках его голоса… А глаза… Какие у него выразительные глаза! Невозможно красивые, ярко-синие, от которых нельзя отвернуться, только забыться и погрузиться, как в омуты…