— Ой, не могу! Шо! Ни шо, — захихикалатетка. — Езжай в свое общежитие, лимита убогая, ишь когти раскрасила, срамсмотреть!

Я не стал слушать их ругань, а, быстро пройдя турникет,спустился на платформу и стал ждать поезда. Если признаться честно, живу словнорыба в аквариуме, плаваю в закрытой системе и редко общаюсь с народом. Может,это к лучшему?

Поезд с ревом подкатил к перрону, я вошел в вагон, который,к моей радости, оказался полупустым. Сел на сиденье и принялся бездумноразглядывать пассажиров, большинство из которых держало в руках книги.

Недавно «Литературная газета», которую я продолжаю попривычке покупать, затеяла целую дискуссию на тему, кого из современныхлитераторов считать гениями. Назывались совершенно неизвестные мне фамилии, врезультате победил некто Слонов с повестью «Душевная рана». Интересно,журналисты «Литературки» когда-нибудь ездят в столичном метро? Сейчас в вагоненаходилось примерно двадцать человек, и я насчитал три томика Марининой, два —Колычева, четыре — Литвиновых и один — Агаты Кристи. Остальные уткнулись вучебную литературу, Слонова не было ни у кого.

— Следующая станция… — ожил динамик.

В вагоне началось шевеление. Часть пассажиров вышла, им насмену вошли другие. У вновь прибывших тоже оказались книги: парочка любовныхроманов, Дашкова и грамматика немецкого языка. Двери начали закрываться.

— Эй, погодь, — донеслось с платформы.

К вагону спешил дядька с двумя обшарпанными чемоданами вруках. Он подлетел к двери, всунул между створками голову, украшенную кожанойкепкой, и в эту же секунду они хлопнули, зажав несчастному шею. Все произошло всекунду, вагон дернулся и медленно пришел в движение.

— … — заорал бедный мужик, делаясь похожим наогнетушитель, — отъездился!

Я вскочил и ринулся к бедолаге, еще пара мужиков кинулись напомощь. Объединив усилия, мы отжали двери. Поезд, вздрогнув, остановился.Потный, тяжело дышащий мужик ввалился внутрь.

— Вот так … — сказал он.

— Послушай, дед, — возмутился один из парней,открывавший двери, — если в следующий раз попадешь в такое положение,бросай свои баулы и раздвигай створки, так и погибнуть можно.

— Еще чего, — огрызнулся дядька, — чтоб мойбагаж сперли!

— Вот дурья башка, — взвился юноша, — еслиголову оторвет, ничего уже не понадобится.

— Не скажи, — отдувался дядька, вытирая лицорукавом болоньевой куртки, — у меня в узлах полно всего хорошего, заденьги купленного, а в вашей Москве одни воры. Меня шурин крепко предупредил:«Ты, Василий, чемоданы без присмотра не оставляй, мигом…» Ох и натерпелся ястраху! Метро-то дурацкое! Виданное ли дело, поезд двери закрыл и поехал! Чутьне убил меня.

— Надо было другой поезд подождать, — вступила вразговор женщина в голубой шапке из мохера. — И незачем метро ругать,просто следует аккуратно им пользоваться!

— Дрянь, а не транспорт, — решительно сказалдядька, подхватывая чемоданы, — а вы все в этом городе психи — бегом,скачком… Орут все, пихаются, бутылка пива семнадцать рублей стоит! Это кто жесебе такое позволить может? Ваще, блин, сдурели.

Поезд мирно докатил до следующей станции. Дверираспахнулись, я вышел на платформу. Вообще-то, провинциал был прав, окружающиесограждане толкают со всех сторон.

Нора взяла у меня диктофон, на который я, не надеясь насобственную память, записал рассказы тех, кто видел Соню, и удалилась вкабинет. Я прошел к себе и лег на диван. Следовало пойти на кухню и заваритьчай, а еще лучше порыться в холодильнике и соорудить пару бутербродов. Но,во-первых, я терпеть не могу хозяйничать, во-вторых, во рту прочно поселилсявкус «чая», которым потчевала меня Евдокия Петровна, в-третьих, у плиты сейчасколдует над очередным несъедобным блюдом горничная Лена, она явно захочет мнеуслужить, но даже сыр, просто положенный на хлеб, в руках Леночки превращаетсяв нечто отвратительное. Я натянул на себя плед и начал медленно засыпать,сказывались последствия бессонной ночи. Ноги наконец-то согрелись, телорасслабилось. В комнате было тепло, пахло моим любимым табаком. Пару месяцевназад я начал курить дома трубку. В город по-прежнему беру сигареты, но всвободную минуту устраиваюсь в кресле, раскрываю книгу, набиваю…

Вдруг зазвонил телефон.

Я нехотя приоткрыл глаза. Ни за что не встану, аппаратыстоят во всех комнатах, Лена подойдет. И точно, вскоре телефон замолчал. Яопять начал проваливаться в сон, и тут оглушительно заиграл мобильный. Поняв,что отдохнуть не удастся, я взял «Нокиа» и буркнул:

— Да?

— Ванечка, — раздался голос Таисии, домработницыНиколетты, — будь другом, приехай поскорей.

— У вас что-то случилось?

— Так Николетта заболела, орет дурниной, —ответила Тася, — видать, плохо ей совсем. Велела тебе явиться.

Я встал и открыл шкаф, машины нет, следует одеться потеплей.Можно, конечно, никуда не ехать. Вам кажется, что я плохой сын? Может, и так,но если Николетта, по выражению Таси, «орет дурниной», значит, ей не так ужплохо. По моим наблюдениям, когда человек собрался умирать, он молчит. И потом,сдается мне, что маменьку треплет похмелье.

Ботинки на меху почти спасли меня от холода. Тася приняладубленку и жарко зашептала:

— Врача велела вызвать.

— А ты как поступила?

— Ноль три позвонила!

Я укоризненно покачал головой, сейчас придется объясняться созлобленными медиками.

В спальне было очень душно и пахло валокордином. Ярешительно распахнул форточку, морозный воздух мигом ворвался в помещение.

— Вава! — взвизгнула маменька. — Ты решилменя убить! Немедленно закрой!

Я усмехнулся. Вава! Еще не так давно матушка постоянно зваламеня этим детским именем, и пришлось приложить немало усилий, чтобы отучить ееот идиотской привычки. Правда, сейчас кличка «Вава» отчего-то перестала менязлить. Наверное, я в сорок лет пережил кризис подросткового возраста и сталсмотреть на мир иными глазами. Впрочем, Николетта теперь редко обращается комне так, только когда злится.

— У тебя болит голова?

— О-о-о, — простонала маменька из-под пуховогоодеяла стоимостью пятьсот долларов, — умираю! Слушай внимательно! Япривела в порядок весь архив, разобрала фотографии, письма. Тебе после моейсмерти будет интересно посмотреть! Мне признавались в любви такие люди! ПоэтФилимонов! Ты, надеюсь, слышал эту фамилию! Еще генерал Бобрин…