На улице похолодало еще сильней. Подняв воротник, я порысилза угол дома. Интересно, каким образом Нора хочет оправдать Соню? На мойвзгляд, и Катя, и Евдокия Петровна дали просто убийственные для Чуевойпоказания! Единственное, что мне непонятно, это откуда в квартире Беаты взяласьсобака и куда она делась потом.

Лоток с газетами стоял не у дома, а чуть поодаль, наперекрестке. Я подошел к торговке и, приветливо улыбаясь, спросил:

— Простите, вы Лена?

Женщина подняла голову:

— И чего?

Она походила на гору, вернее, на холм, низенький и толстый.Рост газетчицы почти совпадал с объемом талии. Неожиданно Лена стащила огромнуюварежку, на свет показалась маленькая, совсем детская ладошка, и до менявнезапно дошло: она не полная, просто из-за холода нацепила на себя куртку, асверху еще натянула безрукавку из цигейки.

— Что вам надо? — шмыгнула носомпродавщица. — Газету или журнал?

Чтобы расположить ее к себе, я вытащил сторублевую банкнотуи попросил:

— Наберите изданий на эту сумму.

Обрадованная женщина зашуршала бумагой, потом спросила:

— Пакет дать?

— Сделайте милость.

— Тоже мне милость, — фыркнула баба, — пятьрублей гони, и все дела.

Я вынул монетку, протянул ей и поинтересовался:

— Как бизнес идет?

— Нет никого, вы первый, народ от холода дома прячется.

— Зачем вы тогда стоите?

— Хозяин велит, ему наплевать, что мороз, если невыйду, денег не даст, а нам с дочкой жрать надо.

— И сколько получаете?

— Семьдесят рубликов за смену.

Я вновь открыл кошелек, снова добыл оттуда розовую бумажку иположил ее на газеты.

— Это что? — напряглась Лена.

— Берите, премия.

Но бедная женщина твердо усвоила истину про сыр и мышеловку.Не прикасаясь к деньгам, она протянула:

— Что вам от меня надо?

— Да вы не бойтесь, — улыбнулся я.

— Что лыбишься, словно гиена, — неожиданнорявкнула Лена, — говори живо, в чем дело!

— Помните женщину, которая несколько дней назадналетела на ваш лоток?

— Кто ж такую дуру забудет!

— Описать ее внешность сумеете?

— Это все?

— Да.

Лена осторожно взяла деньги, помяла в руках, потом сунуласторублевку в карман и вполне дружелюбно сказала:

— Так ничего особенного в ей не было. Шуба из каракуля,воротник норковый, шапка такая, круглая, меховая, очки в коричневой оправе. Вобщем, сильно старомодная, сейчас так не одеваются. Вышла она из-за угла,подбежала ко мне и потребовала: «Дайте „Семь дней“».

Лена отпустила товар, получила купюру, положила на тарелочкусдачу. Тетка оперлась рукой с ярко-красными ногтями на столик, и тот понепонятной причине опрокинулся. Журналы и газеты попадали в снег. Ленаразозлилась:

— Ну за каким фигом на столик навалилась? Подбирайтеперь!

— Сама соберешь, не барыня, — огрызнуласьтетка. — Где моя сдача?

— Вона, в сугроб укатилась, когда ты лоток снесла!

— Давай деньги.

— Так они в сугробе.

— Выкладывай другие.

— … совсем! — взвилась продавщица. — Лезь заними, один раз уже дадено…

— Дрянь!

— Гадина!

Они препирались пару минут, и тетка ушла к метро.

— Вот ведь падла какая! — возмущалась сейчасЛена. — Специально сапожищами по газетам потолклась, все изодрала. У меняхозяин потом из зарплаты вычел. Я эту скотину на всю жизнь запомнила! Мордапротивная, родинка у самого носа, очки, челка седая до бровей висит. Самастарая, а хулиганка, да и маникюр как у проститутки, ногти красные-красные, словноона их в кровищу окунула.

— Вы уверены, что это были ногти?

— А что у людей на пальцах? Волосы? Слава богу, сглазами у меня полный порядок. Увижу еще раз, сразу узнаю и морду отполирую.

Еле двигая совершенно заледеневшими ногами, я дошел домашины, открыл дверь, воткнул ключ в зажигание и застонал от злости, услышавстоль неприятный для любого автомобилиста звук: цык-цык-цык. Мотор незаводился, очевидно, не слишком новый аккумулятор не вынес мороза.

Конечно, многие мужчины шутя справляются с подобной проблемой,но не я. Техника ставит меня в тупик, максимум, на что я способен, — этоввернуть лампочку.

С тоской захлопнув дверцу, я со всей возможной скоростьюпонесся к метро. Сейчас доберусь до дома, позвоню механику Георгию Васильевичу,уж он-то быстро оживит умерший «жигуленок».

В подземке я был последний раз году этак в девяносто первом,поэтому страшно удивился, когда вместо жетона мне в кассе выдали картонныйпрямоугольник. Я попытался запихнуть его в щель автомата, но он не пролезал.Сзади напирала толпа.

— Эй, дядька, — крикнула размалеваннаядевица, — дрыхнуть дома надо, поворачивайся живее!

— Наверное, автомат сломан, — растерянно протянуля.

— Он в порядке, — взвизгнула девка, — это утебя голова не работает! Ну как ты карточку суешь? Повернул жопой вперед! Давайсюда!

Цепкой ладошкой с короткими пальцами она выхватила карточку.

— Смотри, деревня, тут для таких, как ты, козлов,стрелка нарисована, ясно?

Автомат хрюкнул, втянул внутрь карточку, потом выплюнул ееназад. Я указал на красный огонек.

— Видите? Он все же неисправен.

— Ну, блин, ты откудова в столицу заявился? Из какогоЗажопинска? — веселилась девчонка. — Вытащи пропуск и шагай.

— Чего над человеком потешаешься? — сурово сказалаженщина лет пятидесяти. — Небось и впрямь впервые в метро, объяснинормально.

— Понаедет провинция, — не сдалась девушка, —все метро заполонили.

— Сама-то ты москвичка? — хмуро осведомиласьтетка, выдергивая мой талон на вход.

— Да, а шо? — скривилась девчонка.