Я влез в засаленные шлепанцы и с благодарностью ответил:

— С удовольствием.

Бабулька препроводила меня на кухню, капнула в огромнуючашку заварки, щедро долила кипятку и, поставив передо мной светло-желтуюжидкость, велела:

— Клади сахар, не стесняйся.

Я обхватил кружку озябшими ладонями. Я пью всегда оченькрепкий чай, почти черный, на худой конец красно-коричневый. К такому, которыйсейчас радушно предлагает Евдокия Петровна, не притронулся бы ни за что, но онбыл горячий, а я заледенел до самого желудка. Глотнув пахнущее веником пойло, ястрого спросил:

— Можете рассказать, что слышали, стоя под дверью квартирыБеаты Быстровой?

— Вот страсть господня! — всплеснула рукамибабуся. — Просто жуть! Убили девку-то! Зарезали! Ножом! Всю истыкали!

— Откуда вы знаете?

— Так Петька рассказал, участковый наш, он в квартирувходил! Кровищи вокруг, говорил, море!

Я молча глотал слегка подкрашенный напиток. Очевидно, этотПетька не очень заботился о такой вещи, как тайна следствия!

— Жуть страшная, — продолжала балабонить старушка,как все пожилые люди, она обожала быть в центре внимания, — ни отмыть, ниоттереть. Теперича людям ремонт делать придется.

— Кому?

— А не знаю, тем, кто туда въедет, наследникам. Уж неостанется комната без хозяина, — выпалила на едином дыхании ЕвдокияПетровна. Потом она наклонилась ко мне и зашептала, крестясь: — Сейчас молодыене сильно-то в нечистую силу верят. Все у них компьютер да телевизор, а я тебетак скажу: в той квартире нехорошо, дьявольское место!

Понимая, что бабушка не остановится, пока не выговорится, яспросил:

— Почему вы так думаете?

— Сам посуди, милок, — затараторила хозяйка, —жила там семья, Евгения Львовна, Семен Андреевич и детки ихние, Паша и Галя.

— Вчетвером в одной комнате?

— Так квартирку Семен получил от завода. Еще неженатыйбыл, вместе с отцом и въехал. Ох, с Андрея Семеновича все началось, про негозабыла!

— Что началось? — Я начал терять нить разговора.

— Ты не перебивай, экий торопыга, право слово! —рассердилась бабка. — Дай по порядку-то изложить! Значитса, только онивъехали, года не прожили, мебелю еще хорошую купить не успели, как АндреяСеменовича машина сшибла. Аккурат в нашем дворе. Он на лавочке скучал, курилсебе спокойненько, а тут мусорщик вылетел и задом скамеечку обвалил. Шоферпьяный оказался, посадили его потом, только что толку? Мужика не вернуть.

Я внимательно слушал старуху. После смерти отца Семенженился, у него родились дети-погодки, казалось, все хорошо, но неожиданногрянуло несчастье. Заболел сын. Мальчика пытались лечить, но он умер, не успевсправить пятый день рождения. Семен Андреевич и Евгения Львовна простопочернели от горя и всю свою любовь отдали дочери. Мать ни на шаг не отходилаот девочки, водила везде за руку, но не уберегла. Галя скончалась в восемь летот лейкоза. После всех обрушившихся на семью несчастий Семен начал пить горькуюи однажды зимой просто замерз на улице, упал пьяный в сугроб, заснул и непроснулся. Евгения Львовна превратилась в истовую богомолку. В любое время годаона носила черное пальто до пят и повязывала голову платком. Мимо соседейбедняжка проскальзывала тенью, никогда не здоровалась, но люди не осуждали, ажалели несчастную женщину. Впрочем, она пережила мужа на двадцать лет. Умерласовсем недавно.

Устав от ненужных сведений, я довольно резко спросил:

— Ну и что?

— Как это? — возмутилась старуха. — Чегоглупость спрашиваешь? Не успела она на тот свет перекинуться, как в квартируБеата въехала, и что вышло? А? Нет, точно дьявольское место! Надо бы батюшкупозвать и молебен заказать.

— Вы лучше вспомните, о чем Беата говорила со своейгостьей, — потребовал я.

Евдокия Петровна попыталась сосредоточиться и довольносвязно передала диалог, подслушанный под дверью.

— Случайно вышло-то, — оправдывалась она, —сумки руки оттянули, вот и встала у чужой квартиры. Мне бы и в голову не пришлолюбопытствовать, что у людей происходит.

Я кивал, пытаясь сохранить на лице самое милое выражение.Похоже, Евдокия Петровна, как все женщины, никогда не упустит возможностисунуть нос в чужие дела.

— А уж как я перепугалась, когда она Беату убитьпообещала! — квохтала бабуля. — Откуда только силы взялись, мигом насвой этаж взлетела.

Ага, наверное, решила, что сейчас дверь распахнется иразъяренная соседка, обнаружив на коврике прильнувшую ухом к замочной скважинеЕвдокию Петровну, надает ей зуботычин.

— Значит, последнее, что вы слышали, была фраза проубийство?

— Точно, — ответила информаторша и перекрестилась.

— Почему же вы решили, что это Беате грозят? Людей-товы не видели, вдруг, наоборот, девушка будущую свекровь пугала?

— Э, милок, — напряглась старушка, — ну несовсем же я из ума выжила! Соображение имею, по голосу скумекала. Один бодрыйтакой, высокий, а другой глухой, с кашлем. Нет, пожилая грозила, да с такимчувством, меня аж до костей пробрало!

— Больше ничего не вспомните?

— Нет, милый, — покачала головой Евдокия Петровна, —убегла от греха к себе. Да, собака как раз залаяла. Бабы на секунду сваритьсяперестали, так пес загавкал, ну я и подхватилась.

— У Беаты жила собака?

— Нет.

— Тогда кто лаял?

— Сама удивилася сначала, а потом докумекала: небосьубийца с шавкой пришла.

Я встал, поблагодарил за чай, вышел в прихожую и, завязавботинки, уточнил еще раз:

— Твердо уверены, что лай несся из квартиры Беаты?Может, у соседей песик «разговаривал»?

— Так у нас в подъезде ни одной собаки, — быстропояснила Евдокия Петровна, — кошки здеся, а в тридцатой попугайчики. Идешьпо лестнице, остановишься передохнуть, а они так бойко чирикают, прямо музыка.

Да уж, похоже, самое любимое занятие бабули — это напряженновслушиваться в звуки, доносящиеся из квартир соседей.