Хотя она неустанно купала, переодевала и кормила малышей, они кричали день и ночь напролет. В те редкие минуты, когда они засыпали одновременно, девочка выскакивала на задний двор за водой и в туалет, надеясь, что за эти несколько минут мальчики не проснутся и не свалятся с кровати и что она не столкнется ни с кем из соседей, особенно с мистером Хиллом. Мутти обычно носила сыновей вниз на перевязи, а потом возвращалась, таща в каждой руке еще и по ведру воды. Но Пия не удержала бы одновременно братьев и ведра. К тому же, если брать малышей с собой, получится дольше. Иногда, чтобы, лишний раз не выходить на улицу, она использовала вместо туалета хозяйственное ведро и выносила его позже, но за водой приходилось спускаться регулярно. А воды требовалось много: чтобы разводить детское питание, разбавлять размятую еду, мыть посуду, протирать попки мальчикам, стирать подгузники — бесконечное количество подгузников. Порошка Пия старалась использовать как можно меньше, но и он заканчивался.

Пия не знала, почему мальчики постоянно плачут, — скучают ли они по мутти или у них болят животики от перехода с грудного вскармливания на готовые смеси и твердую пишу. Но она все равно ничего не могла с этим сделать. Может, малыши чувствовали, что их жизнь, как и жизнь сестры, навсегда изменилась самым страшным образом. Или, не дай бог, заболевали. Нет, только не это. Пия отказывалась думать об инфлюэнце. Она убеждала себя: если они до сих пор не заразились, значит, недуг обошел их стороной. Глупости, она не позволит братикам заболеть. И все же каждый раз, когда она брала их на руки, чтобы поменять подгузник или покормить, то задерживала дыхание, боясь почувствовать то же самое, что и от прикосновения к мутти накануне ее смерти. Пока причин для беспокойства не было, но страх тяжелым неподвижным валуном давил на сердце.

Вот бы послать телеграмму тете и дяде в Нью-Йорк! Может, они приедут в Филадельфию и помогут ей. Пия сомневалась, что у кого-то в переулке Шанк есть телефон, и не знала, где находится ближайший. Но у тети с дядей наверняка тоже нет телефона, а если и есть, номера она не знает. Их обратный адрес был на письмах, присланных родителям, но девочка не решалась пойти на почту в центр города — она боялась оставить малышей и не могла взять их с собой. К тому же неизвестно, работает ли сейчас почта.

Когда на шестой день закончились яйца и свежие овощи, Пия накормила Олли и Макса вымоченным в воде хлебом и яблочным пюре, которое они законсервировали прошлой осенью. Через два дня она сварила им на завтрак остатки овсянки и села на кровать, глядя, как братья задремывают, и борясь с отчаянием. Даже во сне печать страданий лежала на личиках близнецов, на их маленьких лбах с гладкой кожей. Глаза под веками ходили туда-сюда, гоняясь за дурными снами. У Пии болела душа за малышей, которые не могли найти утешения, не понимая, почему болят животики и куда делась мама. Она тоже безумно тосковала по мутти и почти ощущала боль братьев, скучавших по маминым нежным объятиям и теплым поцелуям, по прикосновению ее рук, пахнущих лавандой и щелоком, по мягким волосам, от которых всегда исходил аромат свежего хлеба. Боль стиснула Пии грудь, и девочка бессильно уронила голову.

Во всех злоключениях, которые пришлось пережить их семье, — отъезд из Германии, когда Пии было четыре года, бесконечное путешествие через Атлантический океан, которого она не помнила, обустройство в новой стране и в новом доме, тревога об опасной работе отца в шахте, его уход на войну, — именно мутти дарила утешение домочадцам. Где бы они ни находились, мама служила путеводной нитью ко всему знакомому и привычному, от пищи до чистой одежды и теплой ванны. Фатер тяжело работал, чтобы заботиться о них, но находил время и для отдыха — летом в Хейзлтоне он водил Пию купаться на речку, учил ее свистеть и пускать по воде «блинчики» плоскими камешками, отличать съедобные грибы в лесу, — но именно мутти мазала пчелиные укусы и содранные коленки мылом, сидела на краю кровати, когда Пия не могла уснуть, нежно гладила лоб и щеки дочери, чтобы прогнать печали, надевала близнецам чепчики, чтобы солнце не напекло им голову. Мутти всегда знала, когда дети проголодались или устали, а когда их нужно просто обнять.

Фатер говорил, что мутти успокаивала даже его, когда он беспокоился, стоит ли ехать за братом в Америку, после того как строительная компания, где он работал, разорилась. Жена убеждала его, что все будет хорошо, когда вскоре после начала новой жизни в Филадельфии у них появились еще два рта, которые нужно кормить. Она установила в доме строгий порядок, но при этом в семье царила атмосфера любви. Как же Пия будет жить без нее? Кто поможет ей преодолеть будущие невзгоды? Кто научит женским и материнским премудростям?

Мутти любила повторять: «Главное, что мы вместе». Только больше им вместе не бывать. Мутти сгинула, и неизвестно, вернется ли отец, а если вернется, то когда. Казалось, наступил конец света. Исчезло все, что Пия знала, на что опиралась. Что теперь делать? Ей всего тринадцать лет. Как она станет заботиться о близнецах, когда закончится эпидемия? На что будет их кормить, пока не вернется отец? Работы у нее нет, денег тоже. Потом она вспомнила слова мутти: «Когда не уверен, просто сделай следующий шаг». Если одеваешься или выполняешь домашнее задание, лучше всего поскорее начать и постепенно двигаться дальше.

Внезапно Пия заметила, какое у нее грязное платье, все в пятнах детской смеси и какой-то бурды. Она не могла вспомнить, когда последний раз переодевалась, и даже какой сегодня день. Перед эпидемией она обычно меняла одежду каждый понедельник, если только нечаянно не пачкала или не рвала ее. Не то чтобы у Пии был большой выбор: два платья из мешковины и одно цветное, две юбки и хлопчатобумажная блузка, — но все вещи были выстираны и заштопаны, даже чулки и белье. Она и подумать не могла, что можно спать в одежде.

Пия оглядела комнату, и в груди у нее заколотилась паника. Разделочный стол был уставлен пустыми банками из-под детского питания, с краю притулилась миска с заплесневелыми картофельными и морковными очистками. Полдюжины грязных подгузников плавали в корыте с остатками порошка, точно серые острова в грязном море. На плите, усыпанной засохшими ошметками овощей, стоял забрызганный супом чайник. Корзина с углем была пуста. На обеденном столе громоздились стопки грязных мисок и чашек, клонящиеся то в одну, то в другую сторону. Пия перестала мыть посуду три дня назад, когда утомилась настолько, что не могла больше носить воду. Мутти пришла бы в ужас.

От кошмарного смрада, приникающего из-за двери спальни, запаха грязных подгузников и засохшего супа Пия почти задыхалась. Она забралась на стул и поискала на полках что-нибудь, способное замаскировать вонь. Можно взять травы от миссис Шмидт, веточку лаванды или шалфея, растолочь их и рассыпать по комнате. Девочка заглянула в банки и чашки, пошарила за тарелками, мисками и кастрюлями, но ничего не нашла.

Потом пальцы наткнулись на длинный плотный предмет за каминными часами. Она вытащила его: это была отцовская сигара. Пия слезла со стула, взяла коробок спичек с плиты, положила сигару на блюдце, стоявшее на столе, и зажгла один конец. От коричневой бумаги потянулся дымок, и сигара загорелась, наполняя воздух знакомым запахом табака. Он напомнил об отце. Слезы наполнили глаза Пии. Что подумал бы фатер, узнав, какая судьба постигла его семью? Жена умерла, а дочь пытается сохранить жизнь маленьких сыновей. Наверняка он проклял бы себя за то, что оставил их.