— Неужели самоубийство?

— Не верил в это тогда, не верю сейчас, — Глеб Леонидович вытащил из папки бумаги. — Вот, сперва посмотрите эти.

— Если не верили, почему допустили переквалификацию?

— Следствие зашло в тупик. Оставалось или закрыть дело ввиду отсутствия улик, или переквалифицировать его в самоубийство. — Куприянов потер лоб, как будто припоминая детали. — Если вы не знаете, вскоре после исчезновения Каратановой на берег выбросило ее туфлю. С того момента началось давление сверху, и мне не оставалось ничего, кроме как переквалифицировать убийство в самоубийство.

— И с плеч долой, — понятливо кивнула Анна.

— Так точно, — подтвердил Куприянов. — Теперь оставляю вас наедине с документами. Изучайте, и, если будут вопросы, я к вашим услугам.

Она уточнила:

— Будете рядом?

— Пойду, прилягу, — Глеб Леонидович неуютно поежился: — Сердце что-то разыгралось. О таком, знаете, лучше не вспоминать.

Анна осталась в комнате одна и стала перебирать документы. Для начала разделила их на несколько групп — по степени информативности. Первым делом прочитала заявление матери Катерины Каратановой. Сверившись со сроками возбуждения, поморщилась: дело возбудили через три дня после исчезновения девушки.

Из показаний свидетелей сложилась более или менее понятная картина. События развивались так: после окончания конкурса около тридцати человек пришли на берег к старому пирсу. В компанию входили девушки-финалистки, сама Каратанова, члены жюри, одноклассники и даже учителя. Пляжная вечеринка продолжалась с полуночи до четырех часов утра. Что касается самой Каратановой, в два часа ночи ее на пляже у старого пирса уже не было.

Из объяснений матери Каратановой, Елизаветы Семеновны, было ясно, что дочь готовилась к поступлению в университет и мечтала стать ихтиологом. Дурных мыслей у нее не было, а только планы на будущее. Мать дала точное описание одежды своей дочери: на ней было светлое трикотажное платье, джинсовая куртка и голубые туфли на каблуках.

Анна изучила протокол осмотра места, где была вечеринка. Ничто не бросалось в глаза, ничто не привлекало внимания и не казалось хоть сколько-нибудь значительным. Однако она искала и искала тот самый крючок, который обязательно присутствовал в каждом деле.

И этот крючок нашелся.

— Сизова Вера Семеновна, работница санатория «Жемчужный». Показания написаны собственноручно, — вслух прочитала Анна и продолжила читать про себя (почерк у Сизовой был «кучерявый», но очень разборчивый).

Вот что она писала:

«В ночь, когда пропала Катерина Каратанова, я работала в прачечной. Под утро, часа в четыре ночи, я вышла на улицу покурить, услышала плач и увидела бегущую через парк девушку. На моих глазах она два раза упала, но каждый раз поднималась и продолжала бежать. По моему предположению это была Каратанова, с которой я была хорошо знакома и видела ее на конкурсе красоты».

Оторвавшись от текста, Анна позвала:

— Глеб Леонидович!

— Иду! — отозвался он, и скоро сам появился в комнате: — А я уж думал, что же так долго?

— Сколько сейчас времени?

— Восемь.

— Выходит, я здесь уже четыре часа?

— Нашли что-нибудь интересное?

— Кажется, да, — Анна протянула Куприянову листок с показаниями Сизовой.

Взглянув на него, Глеб Леонидович проронил:

— А вы, я вижу, опытный человек.

— Да, ладно…

— Схватили самое главное. Только вот ведь беда. Сизова отказалась от своих показаний.

— Когда?

— Спустя пару дней после того, как их написала.

— Но почему?

— Сказала, что ни в чем не уверена, что ей могло показаться.

— Не отличила живую девушку от духа бесплотного? — усмехнулась Анна.

— Наверное, так.

— Но вы-то с ней говорили?

— Говорил.

— И что?

— Все бесполезно. Сизова твердо стояла на своем: нет — и все. После чего показания изъяли из следственных материалов. Соответственно, вы держите в руках оригинал.

— Если показания Сизовой правда, она видела Каратанову спустя два часа после ее исчезновения с пляжа.

— Этого мы никогда не узнаем.

— Могу задать несколько вопросов? — с заметным раздражением спросила Анна.

Старик ответил:

— Давайте.

— Прачечная находится на территории санаторского парка?

— В стороне от жилых корпусов. Сейчас здание бывшей прачечной используется как склад. — Куприянов вытащил из папки общий план санатория и ткнул в него пальцем: — Она находилась здесь.

— Равноудаленно от главного корпуса и от пляжа… — задумчиво промолвила Анна.

— Дело в том, что в те времена главным корпусом был так называемый первый. Нынешнего главного корпуса не было и в помине. Кстати, конкурс красоты проходил в актовом зале первого корпуса.

— На втором этаже?

— Вы откуда знаете? — спросил Куприянов.

— Я там была, — ответила Анна, не вдаваясь в подробности. — Раз уж мы с вами заговорили об этом, — она указала на квадратик в конце санаторного парка, — что это за здание?

— Постойте-ка… — Глеб Леонидович достал из кармана очки и надел их на нос. — Это генеральский коттедж. Его, кажется, снесли.

— Ничуть не бывало. Стоит… — обронила Анна.

— Да, вы, я вижу, и там уже побывали?

— На утренней пробежке. Забежала случайно. Что значит генеральский?

— В свое время там отдыхали только высокие чины.

— А что же теперь?

— Времена изменились. Высокие чины отдыхают на Багамах. Или где-нибудь еще…

— Например, на Канарах.

— Вот-вот.

— Вернемся к показаниям Сизовой. В каком направлении бежала та девушка? Например, от первого корпуса к пляжу. Или наоборот?

— Согласно показаниям Сизовой, девушка бежала со стороны пляжа. Во второй папке есть документ… — Старик порылся в бумагах и выудил из пачки листок: — Вот протокол с ответами Сизовой на вопросы следователя.

— Почему Сизова не остановила ту девушку? Не спросила, в чем дело, не помогла?

— В протоколе все есть, — найдя нужный фрагмент, он прочитал:

— «Все произошло слишком быстро. Не успела сообразить. Сильно хотела спать».

— Ну, что ж, имеет на это право, — заметила Анна. — В конце концов, она живой человек.

— К тому, что вы знаете, — заговорил Куприянов, — добавлю лишь то, что мы так и не выяснили, существовала ли девушка. Ну а после того, как приняли версию самоубийства, все вообще потеряло смысл.