глазах светилось зло, – вспоминал он. – Это были глаза не людей, но леопардов или тигров»[95].

На фронте Томинага и другие новоиспеченные офицеры прошли усиленную подготовку, призванную укрепить их выносливость на войне. В процессе обучения инструктор показал на худого истощенного китайца в центре содержания пленных и сказал офицерам: «Это сырой материал для вашего испытания на отвагу». День за днем инструктор учил их обезглавливать и закалывать штыками живых пленных.

В последний день нас отвели на место наших испытаний. Там сидели на корточках 24 пленных со связанными за спиной руками. Глаза их были завязаны. Рядом была выкопана большая яма – десять метров в длину, два в ширину и более трех в глубину. Командир полка, командиры батальонов и командиры рот заняли подготовленные для них места. Лейтенант Танака поклонился командиру полка и доложил: «Начинаем». Он приказал солдату из наряда подтащить одного из пленных к краю ямы; тот отбивался ногами, пытаясь сопротивляться. Солдаты приволокли его к яме и силой поставили на колени. Танака повернулся к нам и посмотрел каждому в лицо. «Головы следует рубить таким образом», – сказал он, доставая из ножен свой меч. Зачерпнув ковшиком воды из ведра, он полил клинок с обеих сторон. Стряхнув воду, он высоко поднял меч и, встав позади пленного, широко расставил ноги и срубил тому голову с криком: «Йо!» Голова отлетела более чем на метр. Из тела двумя фонтанами хлынула кровь, стекая в яму.

Сцена была столь ужасающей, что у меня перехватило дыхание.

Но постепенно Томинага Сёдзо научился убивать. И, набираясь опыта, он уже больше не замечал зла в глазах своих солдат. Для него жестокость превратилась в ежедневную рутину, почти банальность. Оглядываясь на пережитое, он писал: «Мы сделали их такими. Тех, кто дома был хорошими сыновьями, отцами, старшими братьями, отправили на фронт, чтобы убивать друг друга. Люди превратились в демонов-убийц. За три месяца дьяволом стал каждый».

Некоторые японские солдаты признавались, что им было легко убивать, поскольку их учили, что по сравнению с императором любая отдельная жизнь, даже своя собственная, не имеет цены. Адзума Сиро, японский солдат, бывший свидетелем ряда злодеяний в Нанкине, сделал емкое замечание насчет поведения своих товарищей в своем письме, адресованном мне. В течение двух лет военной подготовки в 20-м пехотном полку Киото-фу Фукути-яма его учили, что «преданность крепче горы, а наша жизнь легче перышка»[96]. Он вспоминал, что высшей честью для солдата во время войны было вернуться мертвым: умереть за императора считалось величайшей славой, а оказаться живым в плену врага – величайшим позором. «Если моя жизнь не имела значения, – писал мне Адзума, – жизнь врага неизбежно становилась намного менее важна… Подобная философия приводила к тому, что мы свысока смотрели на врага и в конечном счете так же относились к массовым убийствам и жестокому обращению с пленными».

Во многих интервью японские ветераны Нанкинской резни честно сообщали, что не испытывали никакого сожаления или ощущения, что делают что-то не так, даже когда пытали беспомощных мирных жителей. Нагатоми Хакудо откровенно рассказывал о своих чувствах в павшей столице:

Я помню, как меня везли в грузовике вдоль дороги, проложенной среди груд из многих тысяч мертвых тел, которые глодали дикие собаки. Мы остановились и вывели из кузова группу китайских пленных. Затем японский офицер предложил мне испытать свою отвагу. Вынув из ножен меч, он плюнул на него и, внезапно размахнувшись, опустил его на шею съежившегося возле нас китайского мальчишки. Чисто срезанная голова покатилась в сторону, а тело упало ничком, разбрызгивая из шеи фонтаны крови. Офицер предложил мне забрать голову домой в качестве сувенира. Я помню, как я гордо улыбнулся и, взяв свой меч, начал убивать людей[97].

После почти 60 лет переоценки ценностей Нагатоми стал другим человеком. Теперь он врач в Японии и построил в своей приемной храм покаяния. Пациенты могут увидеть видеозаписи, в которых он рассказывает о пережитом в Нанкине и кается в своих преступлениях. Мягкий и радушный характер врача полностью противоречит его кошмарному прошлому, и практически невозможно представить, что когда-то он был безжалостным убийцей.

«Мало кто знает, что солдаты насаживали младенцев на штыки и швыряли их еще живыми в котлы с кипятком, – рассказывал Нагатоми. – Они толпой насиловали женщин в возрасте от двенадцати до восьмидесяти лет, а потом, когда они больше не удовлетворяли их сексуальные желания, убивали. Я обезглавливал людей, морил их голодом, сжигал и закапывал живьем – всего свыше двух сотен. Ужасно, что я мог превратиться в зверя и творить подобное. Никакими словами не объяснить то, что я делал. Я был настоящим дьяволом»[98].

3. Падение Нанкина

Нанкин. Город, издавна славившийся как один из величайших литературных, художественных и политических центров Китая, город, являвшийся древней столицей Поднебесной с III по VI век, а затем, с перерывами, после XIV века[99]. Именно в Нанкине были сформированы каноны китайской каллиграфии и изобразительного искусства, там установилась четырехтоновая система китайского языка, там редактировались и переписывались самые знаменитые буддистские писания, и там возник классический стиль «Шести династий» (смесь китайской поэзии и прозы). Именно в Нанкине в 1842 году был подписан договор, положивший конец Опиумным войнам и открывший Китай для международной торговли. И именно в Нанкине в 1911 году лидер националистов Сунь Ятсен стал первым временным президентом зарождающейся Китайской Республики. Сегодня Нанкин может гордиться только тем, что там находится его могила[100].

Скажите «Нанкин» любому китайцу – и он нарисует вам образ города с древними имперскими дворцами, роскошными гробницами, музеями и мемориалами. Этот образ будет включать в себя резные каменные статуи воинов и животных, созданных во времена династии Мин, знаменитую Барабанную башню (оригинальную видел Марко Поло 700 лет назад, а нынешнюю построил три столетия спустя один военачальник, который бил на башне в огромный барабан, давая сигнал своим солдатам), и пейзаж в окрестностях Нанкина – храмы на вершинах близлежащих гор и холмов, чайные павильоны, цветущий лотос на озерах и массивный мост через реку Янцзы[101].

В течение столетий вода и горы не только украшали Нанкин, но и обеспечивали ему военную защиту. Река Янцзы на западе и Пурпурная гора на востоке защищали город, будто «свернувшийся кольцами дракон и крадущийся тигр» – древняя фраза, описывавшая природную силу Нанкина[102].

Но, как это ни печально, Нанкин трижды становился жертвой вторжения.

Первое вторжение случилось больше 1000 лет назад, в конце VI века, когда орды варваров разрушили все