– Если ты не хотел заключить договор с нами, Кураг,тебе следовало просто сказать об этом и не тратить ни свои, ни наши время исилы.

Я погладила руку Риса, все еще сжимавшую мое плечо, но недумаю, что он почувствовал хоть что-то.

– Холод! – позвал Дойл. – Займись Китто.

Холод убрал меч в ножны, пистолет – в кобуру и пошел кКитто. В повседневных мелочах Холод мог и поспорить с Дойлом, но в чрезвычайныхситуациях все стражи повиновались ему беспрекословно. Вековые привычкизабываются с трудом.

Шагнув к нам с Рисом, Дойл спросил:

– Чего ты добиваешься, Кураг?

– Я хочу сссмотреть на красссавчика сссидхе! –запротестовала Сиун.

– Заткнись, Сиун! – бросил Кураг через плечо,словно отмахнулся от зануды. К моему удивлению, она и правда заткнулась.

– Я считал, Мерри нужно знать, на что вы еетолкаете. – По его лицу пробежало что-то вроде обычной его ухмылки. –Впрочем, Мрак, в постель с Сиун ляжет не она.

– С ней никто не ляжет, – заявил Рис. Дойл положилруку ему на плечо.

– Не рассчитывайте, что ей снова достанутся Рис илиКитто.

– Сам с ней переспишь? – поинтересовался Кураг.

Дойл ответил ему непроницаемым взглядом:

– Твое предложение, Кураг?

– Я соглашаюсь на месяц союза за каждого гоблина,которого вы сделаете сидхе, а вы беретесь удовлетворить каждого гоблина спримесью крови сидхе, который на это решится.

Черные глаза Дойла метнулись к Сиун и снова вернулись кКурагу.

– Почему ты так сопротивляешься, Кураг? Почему ты нехочешь вернуть гоблинами магию?

– Я не сопротивляюсь, напротив – я соглашаюсь! Но наопределенных условиях. Я даже дам Мерри ее месяц за каждого гоблина, с кем выпереспите.

Дойл кивнул в сторону Сиун:

– Требовать, чтобы мы спали со всеми, комузаблагорассудится, – это оскорбление.

– Разве она была бы такой, если бы кто-то из вашегонарода не изнасиловал ее мать?

– Ее мать не насиловали, – проронил Рис все тем жежутким бесстрастным голосом.

Кураг пропустил его слова мимо ушей, но Дойл переспросил:

– Что ты сказал, Рис?

– Она хвасталась, что ее мать сама изнасиловала какого-тосидхе в последнюю войну. – Руки Риса до боли сжали мне плечи. – Невешай на нас вину за этот именно кошмар, Кураг. Это гоблины сотворили сами.

По лицу Курага было видно, что он знал правду.

– Ты солгал нам, Кураг, – обвиняюще произнес Дойл.

– Нет, Мрак, я задал вопрос, я не утверждал, что еемать изнасиловали.

– Очень уж вольно ты обращаешься с правдой,Кураг, – сказала я.

Кураг посмотрел на меня и кивнул:

– Наверное, у сидхе научился.

– А это что, не оскорбление?! – воскликнул Рис.

Дойл поднял ладонь.

– Хватит. Мы или соглашаемся на условия гоблинов, илизаканчиваем разговор и остаемся в союзе с ними на следующие два месяца, итолько.

– Я дам вам время подумать, – сказал Кураг. Онподнял руку, намереваясь прервать связь.

– Нет, – остановил его Дойл. – Нет, если мыотложим разговор, ты выдумаешь что-нибудь еще. Мы решим сейчас.

Я смотрела на Дойла и не могла разобраться в его чувствах:ни лицо, ни поза не давали никаких подсказок. Это был Мрак, неприступный Мрак,левая рука королевы. Кошмар моего детства. Впрочем, я еще ни разу не видела егона публике таким раздетым. Мрак ее величества всегда был одет от шеи докончиков пальцев, в любую погоду. Когда-то закатать рукава для него было всеравно что раздеться догола – а теперь на нем были плавки из трех веревочек, ивсе же он оставался все тем же неприступным, непроницаемым, ужасающим Мраком.

– Кто из вас переспит с Сиун? – в лоб спросилКураг.

– Я, – ответил Дойл.

– Нет! – тут же сказала я.

– Никто из нас к ней не притронется, – процедилРис.

– Нам нужна эта сделка, Рис, – напомнил Дойл.

Рис мотнул головой.

– Я поклялся, что убью Сиун, как только встречу. Япоклялся на крови.

– На крови? – переспросил Дойл. Рис молча кивнул.

Дойл вздохнул.

– Мы соглашаемся переспать со всеми полукровками-сидхе,какие у вас есть, Кураг, но Сиун придется сперва ответить на вызов Риса.

– А если она его убьет? – спросил Кураг.

– Клятва Риса будет исполнена. Мы не станем мстить.

– Решено, – сказал Кураг.

– А когда я убью Риссса, – прошипела Сиун, –я при-мусссь за его подссстилку, за моего сссладкого Китто. Я поеду на нем,пока он не засссияет подо мной! – Она уставила на Риса десятки глаз,трехцветных прекрасных глаз, будто принадлежащих кому-то другому: кольцанебесно-голубого, василькового и фиолетового цветов. – Этот для меня незасссиял... Есссли бы ты засссветилссся подо мной, я бы оссставила тебе глазсс.

– Я сказал это тебе тогда и повторю сейчас. Влезть наменя ты смогла, но заставить меня получать удовольствие – нет. Ты – дряннаяподстилка.

Она взметнулась с кресла и заполнила собой зеркало – словновдруг увеличилась в размерах. Все жуткие конечности – и паучьи ноги, ичеловечьи руки, и уродливый рот, – все тянулось к нам. Она царапала стеклокогтями и визжала:

– Я убью, тебя, Риссс, и принцессса не ссспасссет Китто!Он будет мой, мой и будет сссветитьссся для меня!

Китто крикнул, и мы все повернулись к нему. Бледный, согромными синющими глазами, он вытянул вперед правую руку и выкрикнул:

– Не-е-ет!

Рис успел столкнуть меня на пол и упасть следом за долюсекунды до того, как чары прошили воздух над нашими головами. Стекло будторасплавилось, и Сиун провалилась в него. Голова, рука... Второй рукой онабезуспешно пыталась за что-нибудь удержаться.

Китто выставил вперед обе руки, словно пытаясь ееотстранить, и закричал опять, на этот раз без слов, тонким от ужаса голосом.

Рис прижал меня к ковру, накрыв своим телом. Я слышала ещекрики, и не только Китто. Потом Дойл произнес несколько растерянно:

– Отпусти принцессу, Рис.

Рис поднялся на колени, оглядел комнату и замер, уставившисьв зеркало. Дойл помог мне встать.

Холод держал Китто на руках, укачивая его, как ребенка. Яповернулась в сторону, куда глядел Рис.

Сиун больше не проваливалась сквозь зеркало. Половинадлинных черных ног торчала с нашей стороны стекла, половина – осталась настороне Курага. Одна рука протянулась к нам, а вторая колотила по стеклу собратной его стороны, но никак не могла разбить. Сиун не слишком громко, нобезостановочно сыпала проклятиями. Она пыталась высвободиться, груди мелькалибелым на солнечном свету – но ей не удавалось. Она влипла накрепко. Была бы онасмертной, она бы уже умерла, а так – это даже не особенно повлияло на еесамочувствие. Она просто была обездвижена.