чтобы освободить меня. Достаточно порядочный парень, он передал свое обещание и преданность значку, но его преданность больше принадлежала Совам.

Невозможно играть чисто, когда имел дело с самыми грязными ублюдками. Ты должен был придерживаться их линии поведения и переносить ее на их игровую площадку, крепко прижимая к груди мораль, защищая свою собственную.

Я больше не верил в простоту хороших или плохих людей. У всех нас была двойственность, управляемая балансом света и тьмы — сторон для нас, которые балансировали на грани добра или зла. Как самостоятельным людям, нам пришлось научиться уравновешивать эту двойственность, чтобы мы могли выживать в ней ежедневно. У каждого была способность принимать зло так же, как и добро. Те из нас, кто стирал обыденность и проводил разделительную черту, с гордостью обладали истинной властью. Это не означало, что я не совершал поступков, которые можно было бы расценить как зло, но стоящие за этим доводы искореняли это.

То, как я проливал кровь, было прекрасной симфонией, исполненной преданными пальцами. Ритмы мелодии эхом отдавались в моей голове, подстегивая меня к нанесению смертельных ударов. Никто не считал меня нормальным, особенно потому, что я отпрыск Криса Пенна. Я только что пришел в себя. Я бы с радостью перерезал глотки; опасный зверь овладевал мной, когда я набрасывался на тех, кто заслуживал нашего гнева, с опасной ухмылкой на лице.

Эта новая версия Миллы была для меня незнакомкой. Неизвестной. Я скучал по тому человеку, которым она была раньше, до того, как все пошло прахом. Общение с ней снова не принесло бы мне ничего хорошего. У меня были обязательства — важные — которые не предполагали, что какая-то невинная девушка вернулась бы в мою жизнь и перевернула ее вокруг своей оси.

Потому что это то, что она сделала со мной. Мир перевернулся, когда она была в пределах моей досягаемости. Я всегда знал о ее способности проникать ко мне под кожу без приглашения, вот почему я избегал этого, как похоронного звона. Я держал ее в дружеской зоне; это был самый безопасный вариант для всех участников.

Я не мог заявить на нее права, потому что она никогда не была бы только моей. Она также принадлежала Холлису и Престону, даже не осознавая этого. Естественно, она тянулась к нам больше всех остальных мальчиков в наследии. В то время она была несовершеннолетней и подростком. Когда я почувствовал перемену в ее поведении по отношению к нам, загорелись предупреждающие значки. Она была всего лишь ребенком, а мне только что исполнилось девятнадцать.

Итак, я сделал то, что должен был сделать, чтобы разрушить ее невинные мечты, которые так и не смогли осуществиться. Я утонул в "легких женщинах", убедившись, что выставил это напоказ и сунул прямо в лицо Милле.

Не было женщины, которая не хвасталась бы тем, что провела время подо мной, умоляя повторить еще раз, прежде чем я израсходовал их и отбрасывал в сторону, как мусор, которым они и были, готовый к следующему куску. Никаких осложнений, просто грязный трах с девушкой, которая с радостью позволила бы мне погубить ее ради других мужчин. Любая любовь, которую я испытывал, была связана с моей семьей, кровью и избранностью. Просто и непринужденно. Чувства были не тем, в чем я хотел запутываться, на мой вкус, это было слишком грязно.

Почему бы мне не предпочесть удобство и легкий доступ сложным переплетениям, которые потенциально могли изменить нормальность в нашем кругу? Этого не могло случиться, поэтому я позаботился о том, чтобы это было невозможно.

Тем не менее, это не заставило ее возненавидеть меня, что было ошибкой с ее стороны, поскольку, несомненно, это причинило бы меньше боли. В то время Холлис согласился, но не зашел так далеко, как я, чтобы сделать это очевидным. Он просто воздвиг между ними прочную стену и откровенно игнорировал ее существование. Престон был единственным, кто предупредил нас, что мы совершали огромную ошибку, но встал на нашу сторону и тоже оттолкнул ее, заявив, что мы все пожалеем бы об этом в будущем. Нет.

К счастью, этого так и не произошло из-за ее исчезновения, которое облегчило нашу жизнь. И усложнило. Милла стала призраком, успешно сумев выкинуть нас из своей жизни, чего мы не смогли с ней сделать, и не потому, что не пытались.

Это был безжалостный поступок с ее стороны, которым я бы гордился, если бы он не ранил мое черное сердце. Определенно, лицемерно. Я никогда не утверждал, что порядочный, я был просто мудаком. Любой, кто ожидал чего-то другого, был бы основательно разочарован.

— Это отвратительная привычка, — прокомментировал Холлис, заходя за угол здания и указывая на сигарету, торчащую у меня изо рта. Мне нужно было отдохнуть от неряшливости группы людей в доме моих родителей.

Я глубоко затянулся, позволяя никотину задержаться на несколько секунд, прежде чем неторопливо выдохнуть.

— И ты продолжаешь мне это говорить.

Все время. Холлис мог быть придирчивой наседкой, а у меня уже была такая. Я не был заядлым курильщиком. Если мне этого хотелось, я позволял себе побаловать себя.

— Это тихий убийца, — продолжил Холлис, как будто я был настолько глуп, что не знал о минусах потребления никотина. Мне просто было все равно.

Я ухмыльнулся:

— Я тоже.

Он закатил глаза, это игривое движение выглядело на нем странно.

— Что мы будем с ней делать? — спросил он.

Он редко спрашивал чье-либо мнение; он стал прирожденным лидером и всегда выходил на передний план проблем и находил решение. Обычно вместо этого раздавались приказы, и мы слушали, потому что он зарекомендовал себя. К тому же, с ним было легче соглашаться. Он мог быть откровенно упрямым.

— У меня есть идея.

Концепция быстро сформировалась в моей голове.

Он вздохнул.

— Твои беспорядочные и недоделанные идеи не всегда срабатывают к лучшему. Вспомни то время…

— Да, да, — я прервал его.

Я не собирался стоять здесь и выслушивать случаи, когда мои идеи шли не в нашу пользу, но один раз из каждых ста случаев был победой. Верно? Он поинтересовался моим мнением, имея в виду, что застрял на идеях. Поэтому мы придерживались моей.