один называл старины, очевидно, усвоив это название от священника); наверное, и записывал Розанов от него, потому что Пономарев знает все шесть старин, записанных в Зимней Золотице и напечатанных у Ефименка:[355] «Первая поездка Ильи Муромца», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем», «Дюк», «Соло́ман» (а не Соломон), «Иван Годенович», «Дунай». Последнюю старину он знает не всю, и прежде не знал до конца: действительно, в записи Розанова рассказ о встрече Дуная с Настасьей очень скомкан, а конца былины совсем нет (ср. в этом сборнике № 75). По характеру Федор Тимофеевич — веселый, добродушный старик; он любит балагурить и шутить с девушками. Но эта шутливость соединяется в нем с верностью заветам старины и добропорядочностью: он не курит и не пьет. Замечательная память его видна из того, что он умеет петь не менее 14 старин; она обнаружилась между прочим в том, что он подробно рассказывал мне историю об испанском рыцаре Веницияне и королевне Ренцивене, историю, которую давно уже читал ему племянник; при рассказе он не затруднялся передавать такие непривычные для его уха названия, как король Брамбеус, Мальтийский остров и пр. Старины он поет сильным приятным голосом и как виртуоз — свободно, легко, не подыскивая выражений; благодаря этому, он славится как очень хороший сказатель.

Из былинных героев Пономарев никогда не слыхал имен Соловья Будимировича, Ставра, Ивана Гостиного, Сухмана, Вольги и Микулы, Волха Святославьевича, Василия Буслаевича. Кроме предлагаемых здесь старин и 6 вышеозначенных, он знает следующие: 1) «Как Добрыня ездил на Пучай-реку», 2) «Потык», 3) «Как Чюрилюшко жил с Перемятовой женой»,[356] 4) «Смерть жены Грозного царя», 5) слышал рассказы о Святогоре и говорил, что они отпечатаны в книжках, но чтобы кто-нибудь пел «на голосах», — не слыхал.

Федор Тимофеевич Пономарев.

91. ИСЦЕЛЕНИЕ ИЛЬИ МУРОМЦА[357]

Илья Муромец тридцать лет был больной, сидел на гно́ище. Однажды пришли к нему две калики (святым духом) и попросили напиться. Илья Муромец сказал им, что не может встать; калики велели ему попробовать. Он встал с печки и налил воды. Калики приказали ему испить самому и спросили, велику ли силу он чует. «Если бы было в земле кольцо, я повернул бы всю землю». Калики дали ему испить в другой раз, и силы у него убавилось наполовину. Они приказали ему стоять за веру православную и за землю Святорусскую и обещали, что ему на́ поле смерть не писана. «Только молись Спасу и Божьей матери», — прибавили они. Когда ушли калики, он вышел на улицу; а за дверьми лежит огромный камень; он его выворотил и отнес на сторону. Коничек-жеребчик ему из облака выпал. Тогда он поехал в Киев и дал обет-заповедь — не вынимать по дороге оружия.[358]

Илья получил смерть в Киеве, в пещерах; мощи его есть за то, что за святую веру стоял.

92. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И ИДОЛИЩЕ[359]

Илья Муромец был в поле и, когда возвращался в Киев, узнал, что там засел Идо́лишшо, который хотел изгнать христианскую веру. На дороге в Киев Илья встретил калику Иванишша и переоделся в его платье калическое, а ему отдал своего коня. Пришел он на двор ко князю и просит милостыни зычным голосом. Князь Владимир говорит ему: «Не проси, — Идолишшо запрещает давать милостыню». Но Идолишшо сам позвал: «Поди-ка сюда, в гридню, калика». Когда Илья вошел в палаты, Идолишшо обратился к нему с вопросом: «Не знаешь ли Илью Муромца? Я о нем много слышал». — «Да, я знаю его, как сам себя». — «А много ли он хлеба, соли ест, вина пьет?» — «Да когда ест, пьет, а когда и так живет». — «Коли он такой богатырь, то я посадил бы его на долонь, другою бы прижал — только бы мокренько осталось». — «А вот у нашего попа было коровище обжорчивое; оно много пило, ело, да и лопнуло». Это Идо́лишшу не понравилось; он схватил нож и бросил в Илью Муромца; Илья увернулся, и нож пролетел мимо. Тогда Илья отсек ему саблей голову, и она улетела за окошко.

93. АЛЕША И СЕСТРА ЗБРОДОВИЧЕЙ

Да во славном во городи во Киеви,

А у ласкова князя у Владимера

Заводиласе пирушочька, почесен пир

Шьто на многия кнезье́й, на думных бо́яров,

5 Шьто на руських могучих на бога́тырей,

Шьто на тих полени́ц на преуда́лыя,[360]

Шьто на тих жа на каза́ков на задоньския,

Шьто на тех жа бурла́ков на московьския

И на тех на кресьян на прожиточьния.

10 Красно солнышко кати́тце ко западу,

Ай ко западу солнышко, ко за́кату;

У Владимёра-та пир идёт на радосьти.

Ишше все-ти на пиру сидя пьяны весело,

Ишше все на пиру-ту да напиваючись,

15 Ишше на пиру-ту да наедаючись —

Ишше все ведь на пиру-ту да приросхвастались:

Шьто иной-от сидит хвастаё золотой казной,

Шьто иной-от сидит хвастат широки́м двором,

Шьто иной-от сидит хвастаёт добры́м конём,

20 Сидит глупой-о хвастае молодой жоной,

Неразумной-о хвастаё родной сестрой.

Да сидело два ведь братьиц́ей Петровиц́ей;

Ай Петровици ети братьиця Збродо́вици

Да сидят они не пьют, сами они не кушают,

25 Ишше беленькой лебёдушки не рушают,

Ай сидят-то они, нечим сами не хвастают.

Да Владимер-кнезь по гривнюшки похаживает,

Он жолтыми кудерцями сам натрясыват,

Ишше сам говорит он таково слово:

30 «Ишше вси-ти на пиру у мня пьяны, ве́селы,

Уж вы вой еси, вы братьеця Петровици!

Сидите́ вы не пьете́, нечево не кушайте,

Уж вы беленькой лебёдушки не рушайти,

Сидете́, да нечим у нас не хвастаите?»

35 «Уж ты вой еси, Владимёр стольнёй-киевской!

Золотой казны у нас-то да не случилосе,

Именьиця при себе не пригодилосе;

Только есь-то ведь у нас одна любимая,

Любима есть у нас, одна да есь се́стричя

40 Ишше та же Олёнушка Петровна-я.

А сидит она у нас да в задьней горьници,

Шьтобы лишныя люди ею́ не за́здрили,

Шьтобы красное солнышко ю не за́пекло».

Говорил тогды Олёшенька Поповиць сын:

45 «Уж вы вой еси, вы братьиця Петровици!