Муромець,

Ай поехал де Добрынюшка сь им да Микитиць сын.

Ише едут де они сами по чисту́ полю,

Ай наехали на и́скопыть на глубокую:

Ише ехал де ведь сильния да бога́тырь тут;

335 Ише конь и под бога́тырем, будто сильней лев,

Поворачивал ископыти глубокия.

Да как сами они едут да по чисту́ полю, —

Ишь езьдит баба, бела́ блеть латы́нгорка,

Она трупья-ти сама на копьиця помётыват,

360 Да ко тру́пелям сама она приговариват:

«Охьте, мене-чики, мене-чики теперь тошнёхонько!

Не застала я ведь Камського сильня побо́ишша!

Не застала ведь как вора да Ильи я Муромца, —

На доло́нь посадила, другой сверьху при́жала,

365 Межь двума межу долонеми тольки мокро́ стало».

Услыхал жа восударь тогда Илья-та Муромець:

«Уж ты вой еси, Добрынюшка ты Микитиць сын!

Поежжай-ко-се ко бабы ты ко латы́нгорки,

Ай поеду я топеречи по и́скопыть глубокия».

370 Добрынюшка поехал к бабы латынгорки,

А Илеюшка поехал по ископти глубокия.

Он еде де Илеюшка по чисту́ полю,

Увидал во чисто́м поли бело́й шате́р;

У шатра-та ведь стоял ведь как доброй конь,

375 Ише зо́блё он пшаницю-то белёя́рову.

А приехал де Илеюшка ко белу́ шатру,

Ай сошол, скакал Илеюшка со добра́ коня,

Сам пошол тогды Илеюшка во бело́й шатёр.

Во шатри-то ведь как спал тогды доброй молодець,

380 Ишше спит молоде́ць сном богатырскием.

Говорил тогды восударь-от Илья-та Муромець:

«Ай сонного мне убить-то, будто как мёртвого, —

Ишше честь-та молодцу́, не похвалба́ будёт».

Ишше сам он говорил тогды таково слово:

385 «Ай ставай-ко-се, дородьнёй ты доброй молодець,

Ай не для́-ради спасеньиця, а сьвоей главы!

Уж мы сьедимьсе с тобой на поли да побра́тимьсе;

Кому на́ поли будёт нам Божья́ помочь?»

Пробудилсэ дородьнёй доброй молодець;

390 Ай скакали же они тогды на — на добры́х коней,[367]

Ишше сьехались они тогды да по перьвой раз,

Ай ударились они балец́еми да боёвыма;

Только палеци в руках у их поломалисе,

Они друг-то дружки сами они не ранили,

395 Ише не́ дали они раны к ретиву́ серцу.

Да как сьехались бога́тыри во — во второй након,

Ай ударили они сабьлеми-ти вострыма;

Ише друг-то дружки сами они не ранили,

Ише не́ дали ранушки к ретиву́ серцу;

400 Только сабли-ти в руках у их пошорба́лисе.

Да как сьехались бога́тыри во трете́й након,

Ай ударились ти копьеми бурзуменьскима;

Они друг-то дружки сами они не ранили,

Они не́ дали ранушки к ретиву́ сертцу;

405 Только копьиця в чинега́лишшах[368] свернулисе.

Да скакали через гривы-ти лошадиныя

Да схватилисе бога́тыри и больши́м боём,

Да большим они боём сами рукопашосьним.

Да по Божьею было всё да по милосьти,

410 По Илеюшкиной было ёго по учесьти:

Подьвернулась у молодца-та ножка правая,

Ай ослабла у ёго тогды рука левая;

Ише падал тогды молодець на сыру землю,

Да Илеюшка-та сел к ёму на белы́ груди;

415 Увидал де на руки у ёго да злачён перстень,

Ише перстень-от увидел да он имяно́й жа свой;

Ише сам он говорил ёму таково слово:

«Ты скажись-ко-се, дородьнёй ты доброй молодець,

Уж ты ко́ёго жа города и какой земли,

420 Ай какого сын отца ты да какой матери?

Ишше как тя, молодець, всё да именём зовут,

Ишше как молодца звеличают по отечеству?»

Говорил тогды дородьнёй доброй молодець:

«Ай сидел кабы ведь у тя на белы́х грудях,

425 Не спросил бы я ни родины и не вотчины,

Ай спорол бы я тебе груди белыя,

Досмотрил бы я твоёго ретива́ серца».

Говорил ёму Ильюшка во второй након,

Говорил ёму Илеюшка во трете́й након.

430 Говорил-то ведь дородьней доброй молодець:

«Ай такого я ведь города да такой земли,

Ай такого я отца ли, я такой матери:

Миня де молодца зовут да Борисушком,

По отецесью ведь я сын королевичь же».

435 Услыхал жа восударь тогды Илья Муромець,

Ай скакал тогды Илеюшка со белы́х грудей,

Ай берё де молодца он да за белы́ руки,

Ай чёлуёт во уста-ти во саха́рныя:

«Уж ты вой еси, дородьнёй ты доброй молодець!

440 Ай Борис ты ведь ты не королевиць сын,

А Борис ты, ты да как ведь Ильё́вичь сын:

Ай была твоя когды ро́дна матушка,

А была де когды она заполо́нена,

Ише езьдил ведь я, ей отпола́нивал,

445 Да тогда тибя, Борисушка, всё засеял жа.

Ты ведь как, Борис, мне-ка да любимой сын».

Да Борису ети как речи не в любви пришли,

Показались за досадушку за великую.

Ай Борисушко поехал к ро́дной матери,

450 А Илеюшка поехал во чисто́ полё.

Да как едёт де Илеюшка по чисту́ полю

Ко тому жа ко Добрынюшки ко Микитицю, —

У Добрынюшки ведь баба-та бледь да латы́нгорка

Да как езьдит по личю она гу́зном жо.

455 Говорил жа восударь тогды Илья Муромець:

«Уж ты вой еси, Добрынюшка да Микитиць сын!

Ай не знашь жа ты как бабьею да ухваточки:

Ай бери жа бабу за пельки да пинай по́д гузно, —

Ишше тут жа бабы раны да кровавыя».

460 Да как толкнул Илеюшко бабу латынгорку,

Ишше пнул сапогом как ей по́ гузну,

Да сьвернуласе ведь бабушка, будто овсяной сноп.

Ише сел тогды Добрыня к ей на белы́ груди,

Розьметал, присек Добрыня на мелки́ ей часьти жа,

465 Розьметал ею бабу латы́нку по чисту́ полю,

Сам поехал де Добрынюшка, куда ёму путь лежит.

Говорил жо восударь тогды Илья Муромець:

«Ай скажу-то я, Добрынюшка, да во Киеви,

Шьто как езьдила латынгорка по белу́ лицю».

470 Да Илеюшка поехал во бело́й шате́р;

Ай Борис-от де поехал к ро́дной матери,

Ише сам он говорил он таково