арены образовался колючий водоворот. Треск ломающихся копий, звон мечей, первые отчаянные крики, ржание… потом грязь и пыль, выбитая сотнями лошадиных копыт с утоптанной площадки ристалища, слегка прикрыли зрелище от орущих трибун мутной пеленой.

Первые полчаса Фома развлекался тем, что сбивал противников наземь одним ударом копья. Половина участников «поля» не дотягивала даже до уровня среднего бойца и их, легко вычисляя, безжалостно выбивали более опытные воины. Найдя рыцаря противной стороны, с белой повязкой на руке или в гриве лошади, Фома поднятием копья предупреждал о своем намерении и обрушивался, как молния. Неопытных томбрианцев сбивала с толку одна и та же уловка, которая была возможна только при отличной координации и мгновенной реакции выполняющего этот прием.

При всем том, фокус был прост, даже банален. Фома метил в грудь, а бил в голову, но когда противник, поверив в это, закрывал свой верх, Фома внезапно наносил удар в открывшееся место так мощно, что большинство противников слетали с седла, даже не успев понять, в чем, собственно, дело. Так они, без особых потерь для здоровья (поскольку Фома мог завершать роковую комбинацию и более опасным ударом в голову), оказывались «пешими» воинами либо выбывали из турнира в «честном», что немаловажно, поединке, если не могли продолжать сражаться.

Еще при схватках с рогатыми в кварцевых пустынях Фома раскусил эту их слабость (не всех, конечно, но большинства): чуть замедленную реакцию, что неизбежно при чудовищной силе и выносливости, которыми обладали аборигены, и беззастенчиво пользовался этим, расчищая поле боя от лишних участников. Парни из провинции, тяжеловесные, медлительные и главное простоватые, не могли составить ему конкуренцию, и до меча Фома так и не дотронулся, хотя, при этом, сменил три копья.

Протрубили первый сбор. Рыцари разъехались по краям ристалища и поле стали очищать от тех, кто сам этого уже сделать не мог. Из ста с лишним участников остались верхом или при оружии и на ногах меньше половины, и примерно поровну с каждой стороны. «Красная» партия, к которой принадлежал Фома, имела больше всадников, а «белая», благодаря и ему — пеших. Естественно, все они, те, кого Фома непосредственно «сделал» пешими, жаждали встретиться с ним, но пока он был «на коне», он был для них недосягаем, по правилам. Но, как оказалось, недолго…

Вторая часть общей схватки преподнесла сюрприз, вернее, преподнесли его герольды, объявив, перед самым ее началом, что условия турнира, по решению рыцарей Длинного Стола, меняются. Трибуны дружно заревели, услышав новые, более жестокие условия. Их радость можно было понять, во-первых, потому что крови будет больше, а это всегда приятно, когда наблюдаешь из безопасного места, а во-вторых, теперь сбитый с коня рыцарь мог сразу же напасть на обидчика, как впрочем и обидчик. Вопрос был только в том, для Фомы, во всяком случае, считается ли обиженный ранее, обиженным и теперь, в новом раунде? У него было столько «крестников», что они могли покалечить не только его, но и себя, бросившись на него скопом. Но этот пункт не разъяснялся герольдами, возможно, потому что это было здесь традицией, а традиции, как известно, вопросов не вызывают, пока не задевают лично (так становятся изгнанниками, диссидентами)).

«Да, это не Гомер! — подумал Фома. — И даже не Вальтер Скотт, это просто скотство!»

Он прикинул, сколько примерно рыцарей будут гоняться за ним по ристалищу, если традиция и совесть им это позволят, и понял, что поле для таких забав несколько маловато.

Так оно и случилось, потому что самые худшие предположения имеют дурацкую тенденцию сбываться. Лишь только началась общая свалка, которая теперь выглядела еще безобразнее, из-за отчаянного стремления рыцарей немедленно проткнуть и порубать в капусту всё и вся вокруг себя, чтобы не оставлять обиженных, так вот, когда началась эта мясорубка, Фома обнаружил сзади себя сразу двух «обиженных».

Он в это время уже столкнулся с «белым» всадником и помогал ему упасть, тесня копьем. Оглянись он чуть позже и его порубили бы на мясные брикеты, не взирая на защитные латы. Развернуться в тесноте схватки он уже не успевал, так же, как и достать меч. Вонзив шпоры в живот коня чуть ли не на половину, он заставил своего вороного взбрыкнуть задними ногами. Шутка удалась. Звук падающего чайника возвестил, что кому-то из нападавших не повезло.

Развернувшись, Фома увидел только одного противника, второй лежал на спине и забрало его шлема было вбито внутрь жестянки лошадиным копытом. Жить сможет, думать — нет, констатировал он, обрушиваясь на второго с Ирокезом, теперь уже без излишней куртуазности. Противник, отбив кое-как его удар, попытался уйти от возмездия, затеряться среди людей и коней, и это ему удалось, благодаря сутолоке общей свалки. Правда, Фома успел обрушить на него мощный Ирокез, но видимо головы томбрианцев были совсем из другого поделочного материала, и вместо того, чтобы упасть бездыханно, «белый» рыцарь проворно улепетнул с места мщения, используя чью-то лошадь, как прикрытие.

Трибуны непрерывно ревели. Кто подбадривал, кто хватался за голову, в отчаянии, а кто-то и смеялся, находя и для этого повод в кровавой мясорубке. Не желая больше подвергаться подобным казусам, Фома с боем выбрался из свалки, взял новое копье и не спеша потрусил вокруг арены, выбирая себе противника уже сам.

Дело шло к концу. На поле было не больше тридцати рыцарей и никто не откликался на боевое потряхивание его копья или не замечал. Фома уже с сожалением подумывал о том, что придется снова лезть в свалку, чтобы не быть дисквалифицированным, как вдруг с другой стороны арены на него поскакал такой же, то есть тоже находящийся в свободном поиске, рыцарь.

«Доктор! — узнал Фома снаряжение рыцаря. — Чего это он?» Доктор скакал прямо на него, показывая, что желает сразиться. «А! — сообразил Фома. — Показательный бой!.. Доктор тоже не хочет рисковать в продолжающейся рыцарской катавасии. Окей, разумно!..» И он поднял копье, принимая вызов…

Схватка чуть не оказалась последней в его жизни. Держа копье совершенно расслабленно, для показательного боя, сам Фома едва успел закрыться щитом от нешуточного удара Доктора в голову буквально в последний момент. Докторское копье разлетелось вдребезги от удара, так же, как и щит Фомы, он на мгновение почувствовал себя подушкой для выбивания,