Могильников несся на помощь Тощему. Его догнала Лея со своей любимой сковородкой. Она решила, что Тощего укусил не то волк, не то кикимора и желание отомстить злодеям перевешивало чувство страха, вбрасывая в ее кровь огромные дозы адреналина. Могильников на всякий случай выстрелил в воздух, думая, что выстрелом сможет отпугнуть зверя. Выстрелил. Утка упала на голову бедняге Тощему, сбила его на землю.

Стоит заметить, что ни Лея на пешую прогулку, ни Могильников на спасение бедолаги, не взяли фонариков, за что вскоре и поплатились.

— Миша, где ты? — проплакала Лея. В ответ послышался стон. Могильников и девушка направились на звук. Под ногой патологоанатома хрустнула ветка. Учитывая, в каком нестабильном эмоциональном состоянии находилась Лея — отпечаток физиономии Могильникова на сковородке стал несколько глубже…

Трудно описать, какие чувства испытала Лея, когда поняла, что снова ударила Олега Уюковича. Тот зарычал. Девушка крепче сжала свое «оружие» и тоненьким голоском попросила прощения. А потом закричала: «Не подходите!»

Могильников тяжело вздохнул, повесил ружье на плечо, выхватил сковородку из девичьих и рявкнул: «Марш в лагерь, чучело!».

Только он это сказал, как увидел, что метрах в пятидесяти впереди с земли понимается чей-то силуэт. Поднимался плавно и гибко, а когда выпрямился, то стал извиваться под действием ветра.

— Встань за мной! — скомандовал Могильников Лее. Та повернулась, коротко взвизгнув: «Кикимора!», — спряталась за Олега Уюковича. При этом она не переставала звать Мишку.

Со стороны силуэта послышался стон Тощего.

— Кикимора поглотила Мишину душу! — зарыдала Лея.

Могильников направил ружье в сторону непонятно кого или чего.

— Кто ты? — зарычал патологоанатом.

Подбежал Валенов с топором, увидел силуэт, от испуга выронил топор на ногу Лее. Та вцепилась в руку Могильникова, он дернулся и нажал на курок. Пуля ударила в землю в сантиметре от тени.

— Да вы смерти моей хотите, что ли?! Что я вам сделал?! — застонала тень Мишиным голосом. Тощий, собственной персоной, вышел на освещенное отблеском лагерного костра место.

— Что тут происходит?! — повернулся Валенов к Лее с Могильниковым.

Спустя время….

— Так, — взял слово Роман Александрович, — какой-то переизбыток событий за один вечер. Сегодня никто больше не рассказывает страшных историй. И никто! Повторяю, никто не бегает по лесу за кикиморами! Предлагаю всем лечь спать, завтра сложный день!

— У нас теперь каждый день будет сложным, — буркнул Дарьян.

— Да, уснешь теперь… после такого… — вторила ему Элина.

Каждый из тех, кто ходил в лес в поисках кикиморы, сидел и дрожжал, периодически оглядываясь назад — не следит ли за ним какой-либо монстр. Лея, которая никак не могла справиться с истерикой из-за переизбытка чувств, прижалась к Элине. Та обняла подружку и самой стало не так страшно.

Кира, конечно, не дрожала. Показывать всем свой страх она не считала нужным и потому держала чувства в себе. Однако, от леса села подальше. «А вдруг, все же, кикимора? Кто знает, что за черти водятся в этой тайге!» — думала она.

Юля не ходила с ребятами в лес, но долго сидеть спиной к нему не могла — грызло неприятное чувство будто кто-то на нее смотрит из-за деревьев.

Равнодушен был лишь Могильников старший. Автор комедии полагает, что его чувства в данный момент можно не описывать. И так понятно — эмоции манула на лице.

Сын Могильникова — Дарьян, нож из рук так и не выпустил. Держал в чехле, но в руках. Он же на геолога учился, в полевых практиках бывал, потому множество баек слышал, в том числе и легенду о бабке Агапке в разных интерпретациях. Но парень считал, что рождение легенды провоцирует какое-то событие. А вдруг она основана на реальных фактах?

Вскоре Юля ушла в палатку, ну не могла она больше находиться у костра на открытом пространстве. Беспокойно ей было. Поддержала ее и Элина и Лея. Оставшиеся четверо — Лея, Элина, Эдкевич и Кира отправились к ручью умываться. Дарьян остался в лагере. Смотрел на огонь и думал.

— Я тоже пойду, наверное, Роман Александрович, в палатку… Страшно мне что-то… — произнес Худогубкин и ушел.

В итоге, дежурных у костра не осталось. «Если останутся дежурить, то точно в пляс чудовищами пустятся. Лакроа в гости нагрянет, либо волки в лес утащат. Да и небезопасно на открытом месте даже вдвоем оставаться — хищники кругом. Подкрадутся и дежурных группа точно потеряет. Лучше не рисковать!» — размышлял Роман. Но тут вмешался Дарьян и сказал, что абсолютно также небезопасно, если они никого не оставят дежурить. Все будут спать, поэтому волкам и медведям ничего не помешает проникнуть в лагерь и застать туристов врасплох, тем более, что Могильников один в палатке спит.

— Беспокоишься? — улыбнулся Могильников.

— Нет, просто из всех нас только вы умеете здраво мыслить в экстремальной ситуации. Ка бы не хотелось, но признаюсь, что, если вас загрызут волки — шансов выжить у нас не будет.

Стоит сказать — конечно же, Дарьян переживал за отца. Злость — злостью, но ведь он — родной человек. Однако, сказать правду ему гордость не позволила.

Могильников прислушался к мнению сына и предложил Валенову пару часов вместе подежурить и, если все будет нормально, идти спать. Роман согласился и, в свою очередь, предложил Могильникову в целях безопасности же, лечь в тамбуре их палатки, чтобы держаться вместе. Патологоанатом нехотя согласился. Но боялся он не за себя, а за то, что сына придется оставить на Валенова, а тот человек не слишком ответственный, да и в передряги постоянно попадет.

Дарьян вскоре ушел спать. Валенов же сказал, что не сомкнет глаз и будет помогать Могильникову дежурить…

Спустя десять минут…

Роман Александрович задремал на плече Олега Уюковича. Тот не стал его будить, решив, что спящий не будет ему мешать своими разговорами, и страхами. Могильников хотел немного побыть в привычной ему среде — в тишине и спокойствии.

После нескольких часов дежурства, Олег Уюкович решил все-таки поспать, иначе от него завтра толку мало будет.

— Подъем, — спокойно сказал он Валенову.

Роман Александрович дернулся и упал с рыбацкого стульчика, в полете выкрикнув:

«Я не сплю!»

Лагерь туристов погрузился в тишину, лишь изредка нарушаемую треском тлеющих в костре дров. Тишина и покой. Но! Валенов все же умудрился сказать запретную в кругу туристов фразу: «хуже уже не будет!», поэтому вскоре, как почти все уснули, к поляне со всех сторон стал подступать туман.

Полночи еще было слышно, как в своей палатке возилась Кира, она никак не могла уснуть, потому что Тощий то дрожал, то стучал зубами, то ворочался. Кончилось тем,