что они должны воздействовать на нас подобно тому, как это делает наш собственный супруг, нежели напоминать детеныша панды, которого она, как кажется, обозначает. Опять же, поскольку панда не слишком успешно имитирует свой «оригинал», я полагаю, что большинство из нас едва ли «тронуты» игрушкой в обычной ситуации (магазин игрушек, детская комната).

Это меняется, когда игрушечную панду помещают в другую ситуацию, в которой «на кону» оказывается ее «жизнь». Магазин игрушек или детская комната, где конечная цель – это подражание, сильно отличается от операционной – со скальпелями и медицинскими работниками, чистым, белым окружением. Движения и звуки, которые сначала казались такими банальными, теперь стремительно обретают реалистичность, когда жалкая неуклюжесть панды внезапно становится страшно похожей на знакомые всем нам неприязнь и страх от пребывания в операционной. Производимые аффекты радикально меняются и лишь усиливаются по мере продолжения перформанса.

Проводимая операция заключается в снятии с панды шкуры – с максимально возможной точностью. Мы могли бы бесконечно обсуждать различные знаки, которые подаются, пока идет эта процедура, когда скальпели аккуратно снимают мех с лап, а клей – с глаза. Название перформанса – «Обнаженный» (Naked) – здорово передает неоднозначность, так как ставит вопрос, в какой момент панда действительно становится обнаженной (возможно, освобождение от шкуры – это высвобождение механизма от его «игрушечной идентичности»?). Куда острее, однако, продолжающаяся – и нужно еще раз подчеркнуть, очень тщательно осуществляемая операция на игрушечной панде, которая продолжает издавать неприятные звуки и делать неуклюжие движения. Даже хирургу некомфортна эта ситуация. Временами кажется, что он нервничает, даже задевает свою перчатку, и на самом деле позже он признал, что для него это был очень «травмирующий» опыт. После просмотра этого видео мы испытываем очень неприятное чувство. Но почему?

После таких перформансов, как «Вы не против?» (Do you Mind?), или показа видео «Взгляд» (Gaze) или «Обнаженный» (Naked) люди из аудитории часто демонстрируют потребность поговорить о своих реакциях. Они описывают, насколько они встревожились собственными реакциями и эмоциональными откликами, пока смотрели это. Самое тревожное то, что они обнаруживают, что когда они смотрят, как оперируют механическую панду, то их реакция сильнее, чем если бы это был живой человек. Именно в этот очень короткий момент между восприятием и рациональной «коррекцией» происходит «шок мысли», который способно дать только искусство. Только тогда гипотеза «животное-машина», так глубоко укоренившаяся в нашем мышлении, подвергается фундаментальной критике. Вдруг кто-то из зрителей подходит к художнику и спрашивает: «А почему кролики такие грустные?» или «Как вам удалось заставить слонов сбиться в кучу и идти вместе в одном направлении?». Ответ заключается в том, что художник ничего особенного не сделал. Они просто двигаются по очень простой и автоматизированной схеме.

Что это говорит о нас, картезианцах, когда мы так сильно и эмоционально реагируем на эти пластичные формы, которые явно движутся при помощи маленьких сервоприводов и батареек? Что это говорит о наших механических реакциях и поступках? И почему мы с такой легкостью приписываем «жизнь» набору шестеренок? Вместо того чтобы защищать или критиковать гипотезу «животное-машина», подобный опыт играет с нашими страстями и наиболее убедительно отражает кризис (экологический, цифровой, а потом и капиталистический), который составляет нашу повседневную жизнь сегодня. Они разыгрывают эти кризисы и еще лучше их последствия, заставляя нас снова и снова переосмысливать один и тот же вопрос: «Что случилось?..»

Фотографии перформанса «Обнаженный» (Naked) и других инсталляций.

Фото: IMAGES COPYRIGHT TOVE KJELLMARK

См. также: Животное; Искусство; Occupy (по Делёзу); Постанимализм.

Рик Долфейн и Туве Кьельмарк

(Перевод Кати Хмелинской)

Толерантности и длительность

В инженерии понятие «толерантность» отсылает к допустимым отклонениям рабочих характеристик машин, свойств материалов и измеряемых величин. В разговорной речи это слово отсылает либо к границе, за которой что-либо перестает функционировать соответственно ожиданиям, либо к личностным чертам, представляющим собой ослабленную версию стоицизма. В контексте либерализма и потенциально феминизма под толерантностью понимают доброжелательную восприимчивость, но не обязательно полное принятие. Пересечение механического и личностного значений толерантности перекликается с ее политическим подтекстом и ее отношениями с постчеловеческим. Европейские национальные государства гордятся своей терпимостью к различиям, которые они допускают на своей территории. Идея нейтралитета и принятия – основополагающий европейский миф, неоднократно становившийся основанием для экспансии, колониализма и исключений. Толерантность – это предположительно устойчивое пространство, но у него есть хрупкая граница, которая при слишком сильном давлении может разбиться вдребезги. Таким образом, толерантность – исчислимая ценность, а не безграничный ресурс. По сравнению с интериорностью толерантности длительность демонстрирует романтическую экспансивность. Как известно, длительность и долговечность трудно выразить, поскольку обещание устойчивости неявно подразумевает изменения, а устойчивость изменений – это описание процесса. Быть толерантным – не значит быть устойчивым и терпеливым, и поэтому мы могли бы сказать, что в этой временно́й экспансии длительности эстетическое описание открывает возможность артикуляции пространства и даже непрерывности между эмоциональным и механическим. Именно в этом пространстве можно ощутить и осмыслить темпоральность политики устойчивости и терпения и, как следствие, насилие со стороны условий толерантности.

Твердое состояние, дождь (Solid State, Rain). 2016.

Акрилопласт, обработанный фрезерным станком с ЧПУ, осветительный прибор, стальная проволока, арматура. 56,5 × 40 × 3 см. Gallery Levy.Delval.

Фото: Изабель Артюи

Это пространство осваивают опирающиеся на научные исследования произведения Гарри Сэндерсона «Твердое состояние» (Solid State; 2014 – настоящее время). В каустических световых скульптурах застывают запутанности трудовых отношений, материи, технократической эстетики, темпоральностей видимости, длительностей света и производства в скульптурных объектах. Это льдистые, кристаллические, прекрасные скульптуры. Поверхность этих прозрачных пластиковых пластин имеет почти неразличимый тонкий рельеф, благодаря которому она преломляет свет. Процесс, который управлял фрезерными станкам в ходе производства скульптур, коммерчески недоступен[145]; алгоритмы Сэндерсона вычисляют взаимосвязь между фокусными расстояниями и законами преломления света таким образом, что при определенных условиях свет искривляется и вдруг, словно из ниоткуда, возникает изображение. Такие образы можно назвать фотографическими в том смысле, что они представляют собой световые рисунки. В традиционном понимании фотографической практики формальные аспекты изображения определяют его ценность и значение. В случае каустических произведений неустойчивость изображения и выступающая первым планом техника подрывают представления о живописности и репрезентации. Полученное таким способом изображение является не чем иным, как непрерывным, циклическим описанием, осуществляемым через связь пластикового объекта, вычислительных метрик его формы и мимолетной светотени, которую