«Какая же я была идиотка, — с горечью думалаона. — А теперь вот за все это расплачиваюсь. То, чего я так частожелала, — случилось. Я желала, чтобы Мелли умерла и чтобы Эшли стал моим.И вот теперь она умерла и он мой — и он мне не нужен. Его проклятое понятие очести заставит его спросить меня, не соглашусь ли я развестись с Реттом и выйтиза него замуж. Выйти за него замуж? Да он не нужен мне, даже преподнесите мнеего на серебряном блюде! Все равно он будет висеть на моей шее до конца моихдней. И пока я буду жива, мне придется заботиться о нем, следить, чтобы он неумер с голоду и чтобы никто не задел его чувств. Просто у меня появится ещеодно дитя, которое будет цепляться за мои юбки. Я потеряла возлюбленного иприобрела еще одного младенца. И не пообещай я Мелли, я.., мне было бы всеравно, даже если бы я никогда больше его не увидела».

Она услышала перешептыванья и, подойдя к двери, увиделанегров, испуганно толпившихся в холле у двери на задний двор:

Дилси стояла, с трудом держа на руках отяжелевшего спящегоВо, дядюшка Питер плакал, а кухарка вытирала передником широкое мокрое лицо.Все трое посмотрели на Скарлетт, как бы молча спрашивая, что же делать теперь.Она посмотрела в направлении гостиной и увидела Индию и тетю Питти — они стоялимолча, держась за руки, и вид у Индии впервые не был высокомерным. Как и негры,они умоляюще взглянули на Скарлетт, словно ожидая от нее указаний. Скарлеттпрошла в гостиную, и обе женщины тотчас приблизились к ней.

— Ах, Скарлетт, что же… — начала было тетя Питти, еепо-детски пухлые губы тряслись.

— Не говорите со мной, или я закричу, — сказалаСкарлетт. От чрезмерного напряжения голос ее прозвучал резко, она крепкоприжала к бокам стиснутые кулаки. При мысли о том, что сейчас надо будетговорить о Мелани, давать необходимые распоряжения, сопутствующие смерти, онапочувствовала, как в горле у нее встал ком. — Я не желаю слышать от вас нислова.

Этот властный тон заставил их отступить, на лицах у обеихпоявилось беспомощное, обиженное выражение. «Я не должна плакать приних, — подумала Скарлетт. — Мне надо держаться, или они тожерасплачутся, а за ними начнут реветь черные, и тогда мы все с ума сойдем. Надовзять себя в руки. Мне предстоит столько всего сделать. Повидать гробовщика, иустроить похороны, и проследить за тем, чтобы в доме было чисто, иразговаривать с людьми, которые будут рыдать у меня на груди. Эшли всем этимзаняться не может, Питти и Индия тоже не смогут. Значит, придется мне. Ох, какже это тяжело! Это всегда было тяжело, но всегда этим занимался кто-то другой!»Она посмотрела на удивленные, обиженные лица Индии и Питти, и искреннеераскаяние овладело ею. Мелани не понравилось бы, что она так резка с теми, когота любила.

— Извините, что я нагрубила вам, — с трудомвыговорила она. — Это просто оттого.., словом, извините, тетя, что я вамнагрубила. Я на минуту выйду на крыльцо. Мне надо побыть одной. А потомвернусь, и тогда мы…

Она потрепала тетю Питти по плечу и быстро прошла мимо нее кдвери на крыльцо, чувствуя, что если еще хоть минуту пробудет в этой комнате,то уже не сумеет совладать с собой. Ей надо побыть одной. Надо выплакаться,иначе сердце у нее лопнет.

Она вышла на темное крыльцо и закрыла за собой дверь;влажный ночной воздух повеял прохладой ей в лицо. Дождь перестал, и вокругстояла тишина — только время от времени капало с карниза крыши. Мир был окутангустым туманом, холодным туманом, который нес с собой запах умирающего года.Все дома на другой стороне улицы стояли темные, за исключением одного, и светот лампы в окне этого дома, падая на улицу, боролся с туманом, окрашиваязолотом клубившиеся в его лучах клочья. Казалось, будто весь мир накрылоодеялом серого дыма. И весь мир застыл.

Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце ихотела заплакать, но слез не было. Слишком большая случилась беда — тут слезамине поможешь; Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двухнеприступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее на глазах. Онастояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: «Я подумаю об этом потом,завтра, когда станет легче». Но заклятие потеряло свою силу. Она не могла недумать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так любила и которая,оказывается, так ей нужна, и об Эшли и своей безграничной слепоте, непозволявшей ей видеть его таким, каким он был. Скарлетт понимала, что думать обэтом ей будет так же больно завтра, как и послезавтра, и все дни потом.

«Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, —думала она. — Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Несегодня! Завтра утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу всеутешительные слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу. Я пойдудомой».

Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет ждать, покарыдающий Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет еедомой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение другого.Она быстро — без шляпки и накидки — спустилась по темным ступеням крыльца изашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к Персиковойулице, ступая в этом застывшем мокром мире беззвучно, точно во сне.

Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитыхслез, у нее возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этомсумрачном холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз ине два, а много раз. «Глупости какие, — подумала она, но ей стало не посебе, и она ускорила шаг. — Нервы разыгрались». Но возникшее ощущение непроходило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо озиралась вокруг, аощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг вскинула голову,точно животное, почуявшее опасность. «Я просто устала, — пыталась онауспокоить себя. — И ночь такая странная, такой туман. Я никогда прежде невидела такого густого тумана, разве что.., разве что!..» И тут она поняла, и отстраха у нее сжалось сердце. Теперь она знала. Сотни раз она видела этоткошмар, когда бежала сквозь такой же туман по призрачным местам, где не было ниуказательных столбов, ни стрелок, пробираясь сквозь холодную липкую мглу,населенную цепкими тенями и привидениями. Во сне это с ней или просто сон сталявью?

На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и онаокончательно растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею сособою силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти игробовой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезлоиз жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, завывала вее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим туманом,наложил на нее свою лапу, и она побежала. Она бежала сейчас, как бежала сотнираз во сне, — бежала вслепую, неизвестно куда, подгоняемая безымяннымистрахами, ища в сером тумане безопасное прибежище, которое должно же где-тобыть!