При этих словах рыдания подступили к горлу Скарлетт, и оназажала рукой рот. Она сейчас заревет как ребенок, закричит: «Я была сущимдьяволом! Я столько причинила тебе зла! Ничего я для тебя никогда не делала! Явсе делала только для Эшли».

Она резко поднялась, прикусив палец, чтобы сдержаться. И на памятьей снова пришли слова Ретта: «Она любит вас. Так что придется вам нести и этоткрест». И этот крест стал сейчас еще тяжелее. Худо было уже то, что она спомощью всевозможных хитростей пыталась отобрать Эшли у Мелани. А теперь всестановилось еще хуже — оттого что Мелани, слепо доверявшая ей всю жизнь,уносила с собой в могилу ту же любовь и то же доверие. Нет, сейчас она не всостоянии ничего больше сказать. Она не может даже повторить: «Попытайсясделать над собой усилие». Она должна дать Мелани спокойно уйти, без борьбы,без слез, без горя.

Дверь слегка приотворилась, и на пороге появился доктор Мид,повелительным жестом требуя, чтобы Скарлетт ушла. Она склонилась над постелью,давясь слезами, и, взяв руку Мелани, приложила ее к своей щеке.

— Спи спокойно, — сказала она голосом болеетвердым, чем даже сама ожидала.

— Обещай мне… — послышался шепот, теперь уже совсем,совсем тихий.

— Все что угодно, дорогая.

— Капитан Батлер — будь добра к нему. Он.., он так тебялюбит.

«Ретт?» — недоумевая, подумала Скарлетт; слова Меланипоказались ей пустым звуком.

— Да, конечно, — машинально сказала она и,легонько поцеловав руку Мелани, опустила ее на кровать.

— Скажите дамам, чтобы они шли сейчас же, — шепнулдоктор, когда она проходила мимо него.

Затуманенными от слез глазами Скарлетт увидела, как Индия иПитти проследовали за доктором в комнату, придерживая юбки, чтобы не шуршать.Дверь за ними закрылась, и в доме наступила тишина. Эшли нигде не было видно.Скарлетт приткнулась головой к стене, словно капризный ребенок, которогопоставили в угол, и потерла сдавленное рыданиями горло. За дверью уходила изжизни Мелани. И вместе с ней уходила сила, на которую, сама того не понимая,столько лет опиралась Скарлетт. Почему, ну, почему она до сих пор не сознавала,как она любит Мелани и как та ей нужна? Ну, кому могло бы прийти в голову, чтов этой маленькой некрасивой Мелани заключена такая сила? В Мелани, которая дослез стеснялась чужих людей, боялась вслух выразить свое мнение, страшиласьнеодобрения пожилых дам, в Мелани, у которой не хватило бы храбрости прогнатьгуся! И однако же…

Мысленно Скарлетт вернулась на многие годы назад, к томужаркому дню в Таре, когда серый дым стлался над распростертым телом в синеммундире, а на верху лестницы с саблей Чарльза в руке стояла Мелани. Скарлеттвспомнила, как подумала тогда: «Какая глупость! Ведь Мелани этой саблей дажевзмахнуть не могла бы!» Но сейчас она знала, что, случись такая необходимость,Мелани ринулась бы вниз по лестнице и убила бы того янки — или была бы убитасама.

Да, Мелани в тот день стояла, сжимая клинок в маленькойруке, готовая сразиться за нее, Скарлетт. И сейчас, с грустью оглядываясьназад, Скарлетт поняла, что Мелани всегда стояла рядом с клинком в руке, —стояла неназойливо, словно тень, любя ее, сражаясь за нее со слепой страстнойпреданностью, сражаясь с янки, с пожаром, с голодом, с нищетой, с общественныммнением и даже со своими любимыми родственниками.

Скарлетт почувствовала, как мужество и уверенность в своихсилах покидают ее, ибо она поняла, что этот клинок, сверкавший между нею имиром, сейчас навеки вкладывается в ножны.

«Мелани — единственная подруга, которая по-настоящему менялюбила. Да она для меня и была как мама, и все, кто знал ее, всегда цеплялисьза ее юбки».

Внезапно у нее возникло такое чувство, будто это Эллин лежитза закрытой дверью и вторично покидает мир. И Скарлетт вдруг снова очутилась вТаре, а вокруг нее шумел враждебный мир, и она была в отчаянии от сознания, чтоне сможет смотреть жизни в лицо, не чувствуя за своим плечом необычайную силуэтой слабой, мягкой, нежной женщины.

Скарлетт стояла в холле, испуганная, не зная, на чторешиться; яркий огонь в камине гостиной отбрасывал на стены высокие призрачныетени. В доме царила полнейшая тишина. И эта тишина проникала в нее, словномелкий, все пропитывающий дождь. Эшли! Где же Эшли?

Она зашла в гостиную в поисках его — так продрогшая собакаищет огня, — но Эшли там не было. Надо его найти. Она открыла силу Мелани,и свою зависимость от этой силы в ту минуту, когда теряла Мелани навсегда, новедь остался же Эшли. Остался Эшли — сильный, мудрый, способный оказатьподдержку. В Эшли и его любви она будет черпать силу — чтобы побороть своюслабость, черпать мужество — чтобы прогнать свои страхи, черпать успокоение, —чтобы облегчить горе.

«Должно быть, он у себя в комнате», — подумала она и,пройдя на цыпочках через холл, тихонько постучала к нему в дверь. Ответа непоследовало, и она открыла дверь. Эшли стоял у комода, глядя на заштопанныеперчатки Мелани. Сначала он взял одну перчатку и посмотрел на нее, точноникогда прежде не видел, потом осторожно положил, словно, она была стеклянная,и взял другую.

Скарлетт дрожащим голосом произнесла: «Эшли!» Он медленноповернулся и посмотрел на нее. Его серые глаза уже не были затуманенными,отчужденными, а — широко раскрытые — смотрели на нее. И она увидела в нихстрах, схожий с ее страхом, беспомощность еще большую, чем та, которуюиспытывала она, растерянность более глубокую, чем она когда-либо знала. Чувствостраха, обуявшее ее в холле, стало еще острее, когда она увидела лицо Эшли. Онаподошла к нему.

— Я боюсь, — сказала она. — Ах, Эшли, обнимименя. Я так боюсь!

Он не шевельнулся, а лишь смотрел на нее, обеими рукамисжимая перчатку. Скарлетт дотронулась до его плеча и прошептала:

— Что с тобой?

Его глаза пристально смотрели на нее, ища, отчаянно ищачего-то и не находя. Наконец он заговорил, и голос его был какой-то чужой.

— Мне недоставало тебя, — сказал он. — Яхотел побежать, чтобы найти тебя — как ребенок, который ищет утешения, — анашел я сейчас такого же ребенка, только еще более испуганного, которыйприбежал ко мне.

— Но ты же.., ты же не боишься! — воскликнулаона. — Ты никогда ничего не боялся… А вот я… Ты всегда был такой сильный…

— Если я был когда-либо сильный, то лишь потому, чтоона стояла за моей спиной, — сказал он, голос его сломался, он посмотрелна перчатку и разгладил на ней пальцы. — И.., и.., вся сила, какая у менябыла, уходит вместе с ней.

В его тихом голосе было такое безысходное отчаяние, что Скарлеттубрала руку с его плеча и отступила. В тяжелом молчании, воцарившемся междуними, она почувствовала, что сейчас действительно впервые в жизни поняла его.