Она остановилась, чтобы поздороваться с Фрэн.

— Как вы думаете, когда она вернется? Я у всех спрашиваю.Если бы в городе была газета, я бы написала туда письмо с просьбой провестиопрос населения. Что-нибудь вроде: «Что вы думаете о позиции сенатора Бангхоулапо поводу истощения запасов нефти?» Понимаете?

— Кто вернется?

— Матушка Абагейл, разумеется. Да вы что, девушка, с лунысвалились?

— В чем, собственно, дело? — спросила Фрэнни с тревогой. —Что случилось?

— Вот так и все. Никто ничего толком не знает. — И Ширлирассказала Фрэн о том, что происходило в городе, пока она была в библиотеке.

— Просто взяла и… ушла? — спросила Фрэнни, нахмурившись.

— Да. Разумеется, она вернется, — добавила Ширликонфиденциальным тоном. — Так написано в записке.

— Если будет на то Божья воля?

— Это просто способ выражаться, я уверена, — сказала Ширли ипосмотрела на Фрэн с некоторым холодком.

— Ну… я надеюсь. Спасибо, что рассказали мне, Ширли. У васеще бывают головные боли?

— Нет, все прошло. Я буду голосовать за вас, Фрэн.

— Гмммм? — Мысли ее унеслись далеко, и на мгновение она немогла сообразить, что Ширли имеет в виду.

— На выборах в постоянный комитет!

— Аа. Хорошо, спасибо. Я пока не вполне уверена, чтодействительно хочу этим заниматься.

— Вы прекрасно справитесь. Вместе с Сюзи. Но мне надо идти,Фрэн. Счастливо.

Они разошлись в разные стороны. Фрэн поспешила домой, желаявыяснить, нет ли у Стью какой-нибудь дополнительной информации. Но когда онавернулась домой, там никого не оказалось. Она опоздала минут на пятнадцать.Записка под сахарницей сообщала: «Вернусь к девяти тридцати. Я с Ральфом иГарольдом. Ни о чем не беспокойся. Стью».

Ральф и Гарольд? — подумала она и ощутила внезапный уколужаса, никак не связанный с исчезновением Матушки Абагейл. Но чего мне боятьсяза Стью? Господи, если Гарольд попытается сделать что-то… ну, что-то не совсемобычное… Стью разорвет его на части. Если только… если только Гарольд неподкрадется сзади и…

«Вернусь к девяти тридцати».

Господи, как долго ждать.

Она постояла на кухне еще несколько секунд, хмурясь на свойрюкзак, который она положила на кухонный стол.

«Я с Ральфом и Гарольдом».

Стало быть, маленький домик Гарольда на Арапахоу будетабсолютно пуст до девяти тридцати вечера. Если, конечно, они не там, а если онибудут там, то она сможет удовлетворить свое любопытство. Она доедет туда навелосипеде в считанные минуты. Если там никого не окажется, то она может найтитам что-нибудь, что даст ей наконец возможность расслабиться… или… но она непозволит себе думать об этом.

«Расслабиться? — переспросил внутренний голос. — Илиокончательно свихнуться? Предположим, ты найдешь там что-то необычное? И чтотогда? Что ты будешь делать с этим?»

Она не знала.

«Ни о чем не беспокойся. Стью».

Но она беспокоилась, и причиной этого был отпечаток пальца вее дневнике. Потому что человек, который способен стащить твой дневник и тайкомвыведать твои мысли, — это человек, у которого нет принципов и правил. Такойчеловек может подкрасться сзади к тому, кого ненавидит, и столкнуть его свысоты. Или взять в руки камень. Или нож. Или револьвер.

«Ни о чем не беспокойся, Стью».

«Но если Гарольд сделает что-нибудь подобное, то он ведь несможет вернуться в Боулдер. Что он тогда будет делать?»

Но Фрэн знала ответ на этот вопрос. Она еще не знала,совпадает ли реальный Гарольд с тем человеком, которого она себе вообразила, нов глубине души она знала, что для таких людей сейчас появилось прибежище.

Она надела на спину рюкзак и вышла за дверь. Через три минутыона уже ехала на велосипеде по Бродвею в сторону Арапахоу. По дороге онадумала: «Они сидят в гостиной Гарольда, пьют кофе и разговаривают о МатушкеАбагейл. И все чувствуют себя прекрасно. Просто прекрасно».

Но маленький дом Гарольда был темен, пуст… и заперт.

Уже само по себе для Боулдера это было необъяснимойстранностью. В старые времена люди запирали двери, когда уходили, чтобы неукрали их телевизоры, стерео, драгоценности. Но теперь стерео и телевизоры былиповсюду, и много же с них толку было без электроэнергии, а что касаетсядрагоценностей, то можно отправиться в Денвер и привезти с собой целый мешок.

«Почему ты запер дверь, Гарольд, когда все вокруг сталобесплатным? Потому что никто так не боится кражи, как сам вор? Так?»

Она не была профессиональным взломщиком и уже смирилась стем, что надо уезжать, когда ей пришла в голову мысль попробовать подвальныеокна. Первое же из них неохотно распахнулось, пропуская ее в подвал.

Фрэн огляделась, но вокруг все было спокойно. Никто, кромеГарольда, пока не поселился в таком отдаленном районе. И это тоже было странно.Гарольд мог улыбаться, пока лицо его не треснет надвое, похлопывать людей поплечу и проводить время в компании, он готов был с радостью предложить помощь,когда о ней просили, а иногда и безо всякой просьбы, он мог внушить людямсимпатию к себе — и действительно, жители Боулдера были о нем очень высокогомнения. Но где он поселился? Это свидетельствовало о существовании несколькоиного аспекта взглядов Гарольда на общество и свое место в нем… возможно. Авозможно, он просто любил тишину и покой.

Она влезла в окно, запачкав блузку, и спрыгнула на пол.Теперь подвальное окно располагалось на уровне ее глаз. Гимнастом она былатаким же, как и взломщиком, и чтобы вылезти отсюда, ей придется что-нибудьпододвинуть к окну.

Фрэн огляделась. Подвал был оборудован под игровую комнату.Повсюду валялись игрушки, а стены были увешаны плакатами. На самом большом изних был изображен Джордж Буш, выходящий из церкви в Гарлеме со вскинутыми вверхруками и широкой улыбкой на лице.

Фрэнни поднялась по лестнице и вошла в кухню. Здесь ничто непривлекло ее внимание, и она отправилась в гостиную. В гостиной было темно,настолько темно, что она почувствовала тревогу. Гарольд не только запиралдвери, но и задергивал шторы. К чему задергивать шторы в городе, в котором этослужит признаком того, что в доме никто нет, кроме трупов?

Гостиная, как и кухня, была аккуратно прибрана, но мебель выгляделатяжеловесной и не совсем новой. Лучшим местом в этой комнате был камин с такимшироким кирпичным барьером, что на нем можно было сидеть. Она и присела нанего, задумчиво оглядываясь вокруг. Когда она усаживалась, под ней шевельнулсярасшатавшийся кирпич, и она уже собиралась было встать и посмотреть, что тамтакое, когда кто-то постучал в дверь.