Страх опустился на нее, как облако пуха. Она замерла наместе и затаила дыхание.

Снова раздался стук, на этот раз погромче.

«Господи, — подумала она. — Спасибо хоть шторы опущены».

Вслед за этой мыслью сердце ей сжала холодная уверенность втом, что она оставила велосипед где-нибудь на виду перед домом. Так ли это? Онане могла вспомнить.

Стук раздался еще раз, и женский голос спросил:

— Есть кто-нибудь дома?

Фрэн сидела, не шевелясь. Она неожиданно вспомнила, чтооставила велосипед за домом, под бельевой веревкой. От фасада его не быловидно. Но если посетитель пожелает попробовать заднюю дверь…

С неописуемым облегчением Фрэн услышала, как шаги удалятсяпо цементной дорожке.

Повинуясь бессознательному импульсу, Фрэн бесшумно выбежалав прихожую и выглянула на улицу в узкую щелочку между рамой и краем шторы. Онаувидела женщину с длинными темными волосами, в которых попадались абсолютнобелые пряди. Женщина села на небольшой мотороллер, припаркованный у обочины.Заведя мотор, она откинула волосы назад и заколола их.

«Это Надин Кросс — женщина, которая пришла с ЛарриАндервудом. Знает ли она Гарольда?»

Надин тронулась и вскоре скрылась из виду. Фрэн издалагромкий вздох облегчения. Через пять минут, слишком перенервничавшая для того,чтобы продолжать поиски, Фрэн уже вылезала из окна. Ей удалось отпихнуть стулдостаточно далеко, чтобы нельзя было заподозрить, что кто-то с его помощьювылезал в окно. Стул, правда, стоял теперь немного в стороне от своей прежнейпозиции, но люди редко обращают внимание на такие вещи… да и не похоже на то,что Гарольд часто пользуется подвалом.

Она закрыла окно и пошла за велосипедом. Через пятнадцатьминут она уже была у себя дома.

Дома никого не оказалось.

Она открыла свой дневник, посмотрела на шоколадный отпечатокпальца и подумала о том, куда мог исчезнуть Стью.

«Стью, пожалуйста, приходи. Ты нужен мне».

После ленча Стью расстался с Гленом и вернулся домой. Онсидел в гостиной и думал о том, куда могла уйти Матушка Абагейл, когда в дверьпостучали.

— Стью? — позвал Ральф Брентнер. — Эй, Стью, привет, тыдома?

С Ральфом был Гарольд Лаудер. Его улыбка сегодня потускнела,но не исчезла окончательно. Он выглядел как веселый посетитель похорон,старающийся сохранять серьезный вид.

Ральф, очень обеспокоенный исчезновением Матушки Абагейл,встретил Гарольда полчаса назад. Гарольд возвращался домой после того, какпомогал таскать воду из боулдеровского ручья. Ральфу Гарольд нравился, так какон всегда был готов послушать чужие жалобы и посочувствовать им… и никогда нетребовал ничего взамен. Ральф рассказал ему о том, как исчезла Матушка Абагейл,и о том, как он боится, что у нее может случиться сердечный приступ, или онасломает одну из своих хрупких костей, или умрет от солнечного удара илипереохлаждения, если ее не найти до ночи.

— А ты ведь знаешь, что почти каждый вечер идет дождь, —закончил Ральф, уже когда Стью наливал им кофе. — Если она промокнет, онанаверняка простудится. А что потом? Воспаление легких, наверное.

— Но что мы-то можем сделать? — спросил у них Стью. — Мы неможем заставить ее вернуться, если она не хочет.

— Нет, — уступил Ральф. — Но у Гарольда есть однавеликолепная идея.

Стью перевел глаза на Гарольда.

— Как твои дела, Гарольд? — спросил он.

— Прекрасно. А ты?

— Прекрасно.

— А Фрэн? Ты заботишься о ней?

— Делаю все, что могу. Так в чем же твоя идея?

— Ну, смотри. Я понимаю точку зрения Ника. И Глена тоже. Онисчитают, что Свободная Зона смотрит на Матушку Абагейл как на религиозныйсимвол.

— Что ты имеешь ввиду под религиозным символом?

— Я бы назвал ее земным воплощением заключенного с Богомзавета, — сказал Гарольд, и глаза его слегка затуманились. — Как священныекоровы в Индии.

— Да, точно, — сказал Стью. — Эти коровы… им ведь разрешаютходить по улицам и устраивать автомобильные пробки, так? Они могут заходить вмагазины, а могут и вообще уйти из города.

— Да, — подтвердил Гарольд. — Но большинство коров больны,Стью. Они всегда находятся на грани голода. Некоторые больны туберкулезом. Ивсе потому, что они являются религиозным символом. Люди уверены в том, что Бого них позаботится, совсем как жители Боулдера уверены в том, что Он позаботитсяо Матушке Абагейл. Но у меня есть свои сомнения по поводу Бога, которыйсчитает, что бедной бессловесной корове можно позволить бродить черт знает где,мучаясь от боли.

Лицо Ральфа на мгновение потемнело, и Стью понял угадал егочувства. Стью и сам почувствовал то же самое, и это позволило ему понять, чтозначит для него Матушка Абагейл. Он почувствовал, что Гарольд был очень близокк богохульству.

— Но как бы то ни было, — сказал Гарольд резко, оставляятему индийских священных коров, — мы не можем изменить мнение людей о МатушкеАбагейл.

— Не можем и не хотим, — быстро добавил Ральф.

— Правильно! — воскликнул Гарольд. — В конце концов, именноона нас объединила, и не только с помощью радиопередатчика. Моя идеязаключается в том, что мы сядем на свои верные мотоциклы и прочешем местность кзападу от Боулдера. Если мы не будем слишком удаляться друг от друга, то мысможем поддерживать связь с помощью радиотелефонов.

Стью кивал. Именно это ему и хотелось сделать весь день.Независимо от священных коров и Бога, было просто неправильно оставлять ееодну. Это не имеет никакого отношения к религии — это просто бездушнаячерствость.

— А если мы найдем ее, — сказал Гарольд, — мы сможемспросить, не нужно ли ей чего-нибудь.

— Например, чтобы мы подвезли ее до города, — вставил Ральф.

— В крайнем случае, мы разобьем над ней шатер, — сказалГарольд.

— О'кей, — сказал Стью. — Я думаю, что это чертовски хорошаяидея, Гарольд. Позволь только, я оставлю записку для Фрэн.

Но пока он писал записку, у него возникло непреодолимоежелание обернуться и посмотреть через плечо на Гарольда, чтобы увидеть, чемзанят Гарольд, когда Стью на него не смотрит, и какое выражение застыло в егоглазах.

Гарольд вызвался обследовать извивающийся участок дорогимежду Боулдером и Недерландом, так как именно здесь, по его расчетам,вероятность наткнуться на Матушку Абагейл была меньше всего. Даже он, пожалуй,не смог бы дойти от Боулдера до Недерланда за один день, а что уж говорить обэтой старой чокнутой дуре. Но у него появилась возможность прокатиться и кое очем подумать.