лучшем случае в конфуз, в худшем — в арест.

Каждому гомосексуалу приходится учиться с этим жить. Ну да. Джонни же говорил, что он самый отъявленный гомик во всем Голливуде.

Томми слушал разговор, чувствуя былое отвращение к нарочитой преувеличенной женственности жаргона. Теперь он, конечно, понимал, зачем это надо. В армии он и сам им пользовался — хороший способ прощупать почву, если не уверен в собеседнике. Вроде системы «пароль-отзыв»: фамилия, звание, личный номер. И все равно этот жаргон Томми не нравился.

— Я пытался искать тебя несколько лет назад, но ты совершенно пропал из виду. Где ты был?

— Да так, то там, то тут.

Барт все еще поглядывал на Томми.

— Вы, ребята, торопитесь? Может, я куплю вам выпить?

Марио тоже посмотрел на Томми.

— Что думаешь?

— Почему бы и нет.

Как бы Томми не претил щебет представителей этой субкультуры, радостно было снова видеть, как Марио живо чем-то интересуется.

— Моя машина на стоянке, — показал Ридер.

Барт водил маленький серебристый MG, и Томми против воли ощутил проблеск интереса. Он не сидел в MG с тех пор, как Стелла пустила его за руль своего старого автомобиля. И очень жалел, что сбережений, сделанных за время службы, не хватило, чтобы купить машину, которая на самом деле пришлась бы ему по вкусу.

Ридер заметил его восхищение.

— Хочешь вести?

Томми, хоть и соблазненный, не уступил искушению.

— Спасибо, но не уверен, что справлюсь.

— Она такая маленькая, — мурлыкнул Ридер. — Придется сидеть друг у друга на коленях.

Марио и Томми втиснулись на одноместное сиденье, и Ридер отвез их в местный бар.

— Скучное консервативное заведение. В моем контракте прописан пункт, который запрещает мне посещать некоторые места.

— Представляю, — сухо сказал Марио. — Я слышал слухи.

— Ох, а я был таким хорошим мальчиком, таким осторожным!

В баре было темнее, чем обычно. Музыкальный автомат молчал. В такой ранний час большинство столов пустовали, только в дальнем углу сидели двое молодых мужчин, и даже в полутьме Томми сумел разглядеть, что они держатся за руки. Пришлось напомнить себе, что его неприязнь нелогична.

Что ты пытаешься утаить? Ридер раскрыл тебя еще до того, как узнал Марио.

Томми говорил себе, что ему неприятны только крикливость и демонстративность, затем разозлился на собственное лицемерие. Они просто честнее тебя, вот и все.

— Давайте выберем столик. Что вы пьете? Пиво, Томми? А ты любил джин-тоник, да, Мэтт?

— Ты меня с кем-то перепутал… я не употребляю крепкого, помнишь? Пиво.

— О вкусах не спорят, — Барт заказал себе виски с содовой, но Томми заметил, что отпил он совсем чуть-чуть. — Твои родственники работали в цирке, так, Мэтт?

— И до сих пор работают.

— Ты ведь знаешь, что сейчас снимают фильм о жизни Барни Парриша?

— Знаю, что снимали, — сказал Марио. — Мой брат и дядя дублировали там актеров. Но дядя сказал, что фильм так и не закончили… денег не хватило или что.

— Это верно, но сейчас за него снова взялись. Анжело Сантелли… он же тебе кем-то приходится? Он там каскадер. И какой мужчина!

— Только ему не говори, — полушутливо предупредил Марио. — Он гомофоб каких поискать.

— Жалость-то какая, — вздохнул Барт. — Ты уверен, сладкий?

Марио хохотнул.

— Если хочешь, попробуй, но не приходи жаловаться, когда он тебе все зубы выбьет. Джонни делал документальное шоу про цирк… «Дни и ночи цирка», что-то такое.

— Я видел! — перебил Барт. — Это был твой брат? На студии злились, потому что он делал эпизод про Парриша, а они хотели снова взяться за фильм. Я смотрел… ты же знаешь, цирк всегда был моим пунктиком. Твой брат актер?

— Режиссер. Джонни Гарднер.

— Знакомое имя, — кивнул Ридер. — Сарафанное радио сулит ему большое будущее. Над чем он сейчас работает?

Он выглядел искренне заинтересованным, так что Марио немного рассказал о «Полетах во сне».

— И вы оба задействованы? — спросил Ридер, глядя на Томми в надежде втянуть его в разговор.

— Раз они делают фильм о Барни Паррише, — сказал Томми, — должны же они были узнать, что с ним случилось? Я только слышал, что никто не знает, жив он или мертв.

Это ли делал Марио? Специально — или неосознанно — подражал своему великому предшественнику, когда решил скрыться так, чтобы его не нашли?

Занятый этими мыслями, Томми потерял нить разговора, а затем услышал слова Ридера:

…сорок шесть-сорок семь, нашли его мертвым. Он работал в каком-то маленьком цирке… Вудс, Виллс или что-то в этом роде… рабочим, был сильно покалечен. Нашли его застреленным. Самоубийство. Пока он ездил с шоу, его никто не узнавал, и только после смерти…

— Вудс-Вэйленд? — спросил Марио.

— Да, точно.

Томми, почти прижимавшийся к Марио за крохотным столом, ощутил, как по телу его прошла сокрушительная дрожь. Забыв осторожность, Томми нащупал его руку и сильно сжал. Он знал: они оба вспомнили маленького человечка с песочными волосами, говорящего с легким акцентом: «Я слышал, что один из юных гимнастов выполняет тройное сальто, и попросил Сэнди подменить меня в надежде увидеть его репетицию».

— Ты знал его? — спросил Барт.

— В детстве. Он был… старый друг семьи. Он мертв? Он… застрелился?

— Прямо в голову. Говорили, с ним был только британский паспорт, старый снимок со времен его известности и газетная вырезка о каком-то молодом гимнасте, который разбился, делая сложный трюк. Тройное сальто, кажется. Не знал, что кто-то в наши дни его делает.

— Наверное, не делают, — все еще напряженно произнес Марио. — Я делал некоторое время, но не сейчас.

— Вот об этом я и хотел поговорить, — сказал Барт. — Славно,