Фортунати. А Джонни и Стелла? Где ты еще увидишь такую пару? Воркуют, как голубки. Зато Лисс вышла за городского, вроде бы по любви, но они с Дэйвом едва друг друга терпят! Причем развестись она не может, потому что католикам запрещено.

— Марио развелся, — заметил Томми.

Ничего другого на ум не пришло.

— И его отлучили. Но мы с тобой могли бы жениться, а потом получить… решение о признании брака недействительным. И если бы я вдруг в самом деле захотела выйти замуж, мы оба всегда бы могли поклясться, что не женаты, — она уставилась в пол. — Брак по расчету, так это называют. Нам бы в самом деле было удобно.

Томми не знал ни что сказать, ни куда смотреть. И попытался нервно отшутиться.

— Боже, как все внезапно!

Барбара придвинулась ближе.

— Ты единственный, кто не получил новогоднего поцелуя, — сказала она и подставила губы.

Томми, захваченный отстраненным изумлением, чувствовал, как она прижимается к нему, как ее губы открываются под его ртом. Смущение в нем боролось с негодованием. Женщины часто вешались на него, но Барбара ведь была членом семьи! В приступе злости он притянул ее ближе и поцеловал яростно и глубоко.

Когда он, наконец, разжал руки, она едва дышала и вся раскраснелась, но гнев ее быстро прошел.

— Кажется, я сама напросилась. Ты злишься на меня, Томми?

— Злюсь? Нет. Просто не понимаю, что ты пытаешься доказать.

Эта сцена, пусть странная и довольно неприятная, прояснила для него кое-что, чего он раньше не понимал о Марио. Ему бы этого не хотелось, но так было легче, проще. Теперь он знал, почему так много гомосексуалов женятся. Легко сделать, трудно критиковать, к тому же, разводов хватает и среди традиционных пар. Но Барбара заслуживала лучшего.

— Давай начнем сначала, Барби, — сказал он. — Наверное, ты хотела такой поцелуй?

Он нежно, как ребенка, поцеловал ее в сомкнутые губы.

— Счастливого Нового года, Барби. И спасибо тебе.

ГЛАВА 7

Джонни сдержал слово. Следующие четыре дня Люсия ворчала на него за количество дальних звонков, но не успела неделя подойти к концу, как на руках у него были контракты на специальный выпуск, готовящийся к весне, и Марио с Томми их подписали. Было заказано необходимое оборудование, Люсия начала работать над костюмами, а в зале снова стали проводиться тренировки.

Джонни согласился ловить и был неизменно хорош в этом деле. Прежнее его мастерство не померкло, зато ушло безрассудство. Но настоящим потрясением оказалась Стелла. Томми понял, что она, пожалуй, лучшая воздушная гимнастка, которую он видел со времен Клео Фортунати. Он не удивился, когда спустя неделю работы Марио предложил:

— Пусть Стелла сделает пассаж, она лучше смотрится.

Томми без споров сдал позиции, но, глядя, как Марио и Стелла летят вместе, ощутил горечь, которая при ближайшем рассмотрении очутилась завистью.

Как они великолепны вместе!

Стеллу трудно было назвать красивой, но Томми, глядя с мостика, как она летит в ждущие руки Джонни, начал догадываться, что именно сделало Марио звездой Вудс-Вэйленда — не просто хорошим артистом, а звездой. Может, самообладание и живость, сквозившие в каждом движении, а может, просто воодушевление, которое вызывало у каждого зрителя искреннее восхищение.

Что бы это ни было, а Томми с унынием видел, что сейчас в Марио этого нет. Он делал все трюки тщательно и аккуратно, однако понятно было, что именно Стелла, не Марио, придает номеру изюминку.

Возможно, когда к Марио вернутся силы и уверенность, вернется и этот его особый дар. Пока же Томми не знал, как критиковать Марио и стоит ли вообще ему что-то говорить. Непонятно было, делает ли он то, чего не следует, или не делает того, что как раз следовало бы сделать. При воспоминаниях о днях, когда Марио совершал тройное сальто в руки Анжело, Томми чувствовал, как болит сердце.

Для Джонни все выглядит нормальным — ведь это означает, что Стелла станет звездой.

Да и сам он с горечью осознавал, что, пока Марио будет в таком состоянии, смотреть станут только на Стеллу.

Джонни, впрочем, тоже чуял неладное, просто, наверное, не понимал, что именно не так. Но вид у него был озабоченный. В какой-то момент он сказал:

— Тебе, Мэтт, не хватает зрелищности. Ты хорош, ты один из лучших. Но все, что ты делаешь, выглядит таким простым, что никто не замечает. Немного усилий — и можно заставить толпу ахать даже при виде простого сальто в сетку.

— На такую толпу мне плевать, — ухмыльнулся Марио.

— Черт возьми, Мэтт, цирк — это сплошная показуха и всегда был показухой. Ты когда-нибудь смотрел… в смысле, как следует… альбомы Люсии?

— Вот еще, если я захочу почитать, найду что-нибудь получше.

— Значит, ты не понимаешь, о чем я говорю. Лу никогда не была такой уж великой и не делала ничего грандиозного. Но она умела себя подать и пятнадцать лет считалась звездой. Клео такой славы не получила, хотя летала в три раза лучше.

— Брось… — заспорил Марио, но не особенно яро.

— Клео такая же, как ты, Мэтт. В ее исполнении все выглядит жутко простым.

— Дело в мастерстве… — начал было Марио.

Это был старый спор, и Джонни не стал дожидаться, пока он разгорится.

— С мастерством все понятно, но ты должен правильно подать то, что делаешь, чтобы люди это оценили.

Марио пожал плечами.

— Ты босс.

И даже эта сговорчивость встревожила Томми. В былые времена Марио бы не упустил возможности заставить Джонни замолчать.

До прямого конфликта один раз все-таки дошло — по поводу использования лонжи. Марио выносил ее в качестве дополнительной страховки для подростков, которых учил. Но когда увидел, как Джонни прилаживает ремень