Генрих нашел это верным.

Но в данный момент, желая отчасти позлить Кромвеля, отчасти полюбоваться трепетом свиты, он вернулся к оставленной теме:

– Уверены ли вы, мастер Кромвель, что нам не следует снова требовать клятвы? – Он развлекся осмотром своей маленькой свиты. – Вдруг измена скрывается даже здесь, притаившись в середке?

Он загоготал, сверля побледневших придворных зорким взглядом. И тут заметил молодого Мередита.

Мередит нравился Генриху. Король помнил его отца, Кромвель хорошо отзывался о его деятельности. Он помнил и как обыгрывал этого малого в теннис. Поэтому, видя, как тот застенчиво мялся у входа в сад, король поманил его.

– Поди-ка сюда, Томас Мередит, – позвал он с улыбкой. – Мы говорим об изменниках.

Молодой человек смертельно побледнел. С чего бы вдруг?

Из лабиринта памяти подозрительного Генриха всплыло воспоминание о другой встрече в этом самом саду – нелестной для него, а потому на время забытой. Воспоминание о молодой особе с укоризненным взглядом, не без налета вероломства и дерзости. Никак это была сестра Мередита? Она самая!

– Напомни-ка мне, Томас, кто у тебя в родне, – неожиданно произнес он.

Томас вытаращился. Как много было известно Генриху? Намекал ли он на Питера? Скорее всего. Должно быть, выяснил, что тот в Чартерхаусе. Томасу было невдомек, что Генрих имел в виду Сьюзен, с которой уже встречался.

– У меня есть брат, сир, – начал он осторожно. – Он был священником, пока не заболел и не отошел от дел.

– Неужели? – Генрих не знал этого. – И где он сейчас?

Точно пронюхал. Это ловушка. И даже если нет, то скоро он все выяснит. Так или иначе, обманывать бесполезно.

– В Чартерхаусе, – сказал Томас.

Все притихли.

– В Чартерхаусе? – Удивление Генриха было неподдельным. Он не знал. Теперь король не говорил, а скрежетал. – Надеюсь, ты не разделяешь их взглядов. Их настоятель обречен на смерть. – Он посмотрел на Кромвеля.

– Мередит верен, сир, – мгновенно ответил тот.

Слава богу.

– Хорошо, – кивнул Генрих.

Но Томас видел, что монарху не понравились эти сюрпризы и он еще не закончил с ним.

– Еще кого назовешь из родни, мастер Мередит? – спокойно продолжил король.

– Только сестру, сир.

Уж это никак не могло его заинтересовать.

– Она замужем? За кем?

– За Роуландом Буллом, сир. – Он старался сохранить спокойствие в надежде не выдать себя внезапной дрожью.

– Булл? – Генрих вроде как рылся в памяти. – Из канцелярии канцлера?

Томас кивнул, король же Генрих пристально взирал на изгородь.

Да. Та самая женщина. Генрих удержал себя от гримасы. Она живой упрек. Нельзя так смотреть на королей.

– А госпожа Булл и ее муж тоже верны? – Он повернулся к Кромвелю, который, в свою очередь, пристально глядел на Томаса. Оба ждали.

– Они верны, ваше величество.

Генрих несколько секунд молчал, кивая себе самому. Потом заговорил:

– Мы в этом не сомневаемся, мастер Мередит. – Его тон был спокоен и сух. Затем он обратился к своему министру: – Однако мы полагаем, Кромвель, что госпожа Булл с ее мужем должны присягнуть. Пусть это произойдет завтра утром, до восхода. Такова наша воля.

Это был приказ. Кромвель склонил голову. И тут король Генрих вдруг просиял:

– У нас есть идея получше! Здесь находится наш верный слуга, молодой мастер Мередит. Пусть он сам примет у них присягу. Убедитесь, что дело сделано. Неплохо придумано? – И он оглушительно расхохотался, так что по саду разнеслось эхо.

Барка покинула Хэмптон-Корт перед рассветом. На протяжении часов, пока она двигалась сквозь серую мглу, тишину нарушал лишь приглушенный плеск весел. Когда Томас достиг порога домика в Челси, у ног его еще стелился туман. Сьюзен вновь тупо заладила: «Роуланд не присягнет».

Они проспорили почти час, переговариваясь яростным полушепотом. Роуланд, пока не знавший о его приходе, еще не спустился, дети спали. Сьюзен снова и снова сыпала упреками:

– Ты обещал, что этого не случится! Ты обещал!

Упреки эти повергли его в такое отчаяние и чувство вины, что Томас постарался подробно расписать свою встречу с королем в саду и неожиданный интерес, проявленный Генрихом к его семейству. Сьюзен внезапно замолчала, задумалась и наконец тихо обронила:

– Тогда это и моя вина.

Что она имела в виду? Но главное – что им делать?

– Я присягну, – сказала Сьюзен просто.

Он знал, что она соглашалась с клятвой не больше Роуланда. Но разве не было шанса на то, что Роуланд, увидев ее покорность и оказавшись перед лицом ужасных последствий, грозивших его семье, тоже дал бы присягу? Однако Сьюзен только мотала головой и голосом, сдавленным от подступавших слез, отвечала:

– Нет. Он не станет.

И у него остался лишь один выход. Он поразмыслил над ним накануне вечером и пока плыл из Хэмптон-Корта. Томас молился, чтобы делать этого не пришлось: риск был чудовищный, могло и вовсе не получиться. Но, глядя на сестру и наблюдая ее страдания, он счел себя обязанным попытаться.

Роуланд принес присягу, когда солнце уже рассеяло туман до кромки воды. Он сделал это абсолютно спокойно и безропотно, после чего улыбнулся жене, которая ответила облегченным взглядом.

– Не думал, что я сумею, – заметил он; главное, его совесть была чиста.

– Я рад, – улыбнулся Томас Мередит.

Дело оказалось не таким трудным. Он с величайшей тщательностью заставил Роуланда повторять за собой так, чтобы сознание юриста полностью уяснило смысл слов, после чего тот принес присягу, довольный тем, что не пошел против веры.

Мередит просто-напросто подготовил неправильную присягу.

Точнее, подправил ее. Присяга, предложенная зятю, мало чем отличалась от прошлогодней клятвы по поводу престолонаследия. Но главной стала охранительная клаузула, добавленная после лаконичного упоминания превосходства Генриха: «Насколько дозволяет Слово Божье». Эта маленькое дополнение было старинной вспомогательной оговоркой Церкви, и оба знали об этом. С помощью такого уточнения праведные католики могли при надобности отречься от любого неподобающего толкования присяги королем. Притязания Генриха на превосходство теряли с ним всякий смысл. Будь это позволено монахам Чартерхауса, они бы тоже могли с чистой совестью присягнуть.

– Я удивлен, что король разрешил оговорку, – признался Роуланд.

– Это особое разрешение для исключительных случаев, – солгал Томас. – Тем, кто возражал ему публично, предлагают более суровую клятву. Но никому не хочется позорить людей верных, вроде тебя. Правда, ты не должен об этом распространяться. Если спросят, просто скажи, что присягнул. Ты знаешь, чему и как, этого достаточно.