В прошлом наставления-инструкции по мореходству являлись частью устной традиции; передавались в семьях потомственных мореходов из уст в уста, переходили и пополнялись из поколения в поколение.

Легендарный лоцман Южной Аравии Ахмад ибн Маджид собрал и составил свод сведений о морях и океанах. В своем знаменитом сочинении «Китаб ал-фаваид» («Книга польз») он сообщает о какой-то известной его отцу и деду , но утерянной, к сожалению, к его времени «персидской модели земли» (древнем глобусе).

Ахмад ибн Маджид принадлежал к семейству потомственных мореходов из Джульфара. Его отца, специалицировавшегося на вождении судов в Красное море, досконально знавшего тамошние мели и рифы, бухты и гавани, южноаравийские мореходы именовали «кормчим обоих берегов», то есть Аравийского и Африканского побережий Красного моря. Самого же Ахмада ибн Маджида и его именитого коллегу, Сулаймана ибн Ахмада, лоцмана из Махры (ум. 1533), величали му’аллимами, то есть лоцманами-наставниками, и «львами южных морей».

Известно, что родился Ахмад ибн Маджид в 1421 г., а умер – в 1510 г.; в 17 лет уже водил суда. Оставил после себя более 40 лоций с описаниями прибрежных земель Персидского и Оманского заливов, Красного моря и Индийского океана. В апреле 1498 г., в ответ на просьбу короля Малинди , согласился сопровождать португальские корабли в Индийском океане; и провел эскадру Васко да Гамы от Малинди до Каликута. Карта Индийского побережья, составленная Ахмадом ибн Маджидом, рассказывает португальский летописец Баррош (описал путешествие Васко да Гамы), и показанная им португальцам, произвела на них ошеломляющее впечатление – была очень информативной и, как выяснилось во время похода, – невероятно точной и полной.

Историк и географ ал-Мас’уди называл оманцев лучшими в его время мореходами Индийского океана, а Бузург ибн Шахрийар (ум. 911), прославленный капитан и собиратель морских рассказов, а также географы ал-Истархи (ум. 934) и ал-Мукаддаси (X в.) – самыми «маститыми мореплавателями» и «именитыми корабелами». Своды «аравийской старины», которые сохранились во времени и дошли до наших дней, повествуют о богатом прошлом мореходов Омана.

Когда шумеры строили в Месопотамии ирригационные системы, а пришедшая им на смену аккадская цивилизация возводила города и храмы, «морской народ земель ‘Умана [Омана]» занимался доставкой товаров по морю из далеких «чужих земель». Омаско-месопотамская торговля пролегала через Дильмун (Бахрейн), выступавший основным «складочным местом» и перевалочным пунктом «великого морского пути», снабжавшего города-царства Древней Месопотамии «дорогими товарами». Во времена правления Ур-Нанше (2520 г. до н. э.), властелина Лагаша, царства в Южной Месопотамии, оманские торговцы завозили туда со своих складов на Дильмуне медь. В Древней Месопотамии медь была товаром широко востребованным. Поступала она туда по знаменитой торговой цепочке, пролегавшей из Омана через Диббу и Умм-ан-Нар, Дильмун, Файлаку и Тарут. Добывали ее в горах Хаджар, что на территории современных ОАЭ. Крупный комплекс по переработке медной руды располагался тогда в принадлежащем сегодня эмирату Шарджа (ОАЭ) горном районе Вади Хилу. Центром продажи меди являлся Умм-ан-Нар. Эта древняя цивилизаци (III в. до н. э.) Восточной Аравии, располагавшаяся на территории нынешнего эмирата Абу-Даби (ОАЭ), поддерживала тесные связи с царством Маган [544].

Если глубокими познаниями «лица вод», то есть морей и океанов, славились мореходы Омана, то обширными сведениями о «лицах земель» в чужих пределах были известны торговцы Омана. По делам коммерческим, отмечает в своем увлекательном сочинении «Арабские географы» ориенталист Бернар Карра де Во (род. 1867), они хаживали во многие части света. В «царствах белой и черной кости», то есть в землях Восточной Африки, торговавших рабами (черной костью) и слоновой (белой) костью, закладывали поселения и коммуны. Регулярно наведывались в «страны шелка и пряностей», то есть в Китай и Индию. Возвращаясь из странствий, делились с писцами и хронистами наблюдениями и впечатлениями о виденных ими землях, тамошних народах, их обычаях и нравах, рынках и товарах.

Путешествуя по миру, говорят владельцы лавок на рынках пряностей, благовоний и ювелирных изделий в старых кварталах древних городов-портов Прибрежного Омана, их предки-торговцы «не прятали глаза в карман». Напротив, живо всем интересовались. Ничто не ускользало от их глаз. Ведь по возвращении домой их ждали встречи с родными и близкими, соседями, друзьями и членами торговой общины, во время которых им надлежало поделиться с ними, согласно традиции, всем увиденным и услышанным о «чужих народах и землях».

Из сводов «оманской старины» следует, что капитаны судов, приписанных к портам на побережье Омана, образовывали крепко спаянные сообщества; и каждый из них приносил клятву на верность, что интересно, не только своему морскому товариществу, но и судну.

Двумя главными в прошлом опасностями для мореходов Омана являлись штормы и пираты. Для защиты от пиратов и злых морских джиннов мореплаватели надевали на себя амулеты-обереги (байраки). Считалось, пишет арабский средневековый историк Ибн Муджавир (ум. 1291), что они непременно должны были «принести удачу»: даровать «хорошие ветра» и безопасность – и морякам, и их судну.

Бытовало поверье, что в ряде мест у побережья Южной Аравии проживали морские джинны. В списке таких мест значились: мыс Ра’с Джумджума на полуострове Мусандам, мысы Ра’с Фар-так и Ра’с Кальба, а также пролив между Сокотрой и мысом Ра’с Хафун. Чтобы задобрить джиннов, команда судна, отправлявшегося в море, подготавливала вырезанную из дерева небольшую ладью; ставила на нее чаши с солью, вареным рисом и свечой в качестве мачты, и обходила с этой ладьей семь раз (счастливое число у арабов Аравии) вокруг палубы. Затем капитан зажигал свечу и пускал суденышко на воду. Как только оно касалось водной поверхности, моряки начинали кричать во весь голос, что все то, что имелось на том суденышке, они подносили в качестве дара владыке Океана и его ратникам, джиннам[545]. Мореходы Океанской Аравии верили в то, что у каждого судна имелся свой ангел-хранитель. И, отправляясь в плавание, произносили в его адрес благодарственные слова, взивали о помощи и защите.

Моряка, умиравшего на судне, оманцы-мореходы тут же за борт не выбрасывали, а довозили до ближайшего порта, но только если было до него «не больше двух дней пути». И с почетом погребали там. Ставили над могилой специальный отличительный знак их мореходного сообщества. После обряда похорон пускали в море вырезанную из дерева миниатюрную ладью, – дабы бороздила она просторы Океана, и заплывала, хоть иногда, по водным маршрутам, шедшим, как они считали, в потусторонний мир, в гости к перебравшемуся туда моряку. Если же переход до ближайшего порта составлял больше двух дней, то тело умершего члена команды тоже не просто швыряли за борт, а опускали в море с почетом. Притом обязательно в плетеной корзине, чтобы как можно дольше отсрочить тот печальный момент, когда становилось оно добычей акул. И как это не покажется странным, рассказывают в семьях потомственных мореходов-оманцев, бережно хранящих воспоминания предков, но всякий раз, когда «сына моря» (баххара) «отдавали матери-морю», – оно затихало, как бы «выражая тем самым чувства скорби и печали».