Хотя стороны и не сформировали единой позиции по данному вопросу, но обе с удовлетворением признали, что и греки, и латиняне исповедуют одну истину: молитвы Церкви и живых об усопших оказывают чрезвычайную помощь их душам до момента Страшного Суда[1058].

К прочим проблемам прибавились и новые: уже сейчас начали открыто проявляться противоречия, царящие внутри византийской делегации. И императору Иоанну VIII Палеологу пришлось сдерживать их по всему ходу Собора, дабы не сорвать его работу. Попутно заметим, что в силу указанных обстоятельств василевс зачастую был вынужден принимать единоличные решения по церковным вопросам, тем паче что немощный патриарх по болезни игнорировал свои обязанности – об этом прямо писал современник тех событий[1059].

Резко ожесточились отношения и между вождями греческой делегации. Когда Виссарион Никейский, также составивший свой доклад о «чистилище», начал свой диспут с латинянами, царь обратил внимание на некоторую неуверенность византийского архиерея и приказал тому присесть на место, поручая вести дальнейший спор исключительно одному св. Марку Эфесскому. Для самолюбивого архиепископа Виссариона это стало испытанием не по силам. Он перенес весь свой гнев на Святителя, и когда спросили его мнение о «чистилище», поднялся и напрямую заявил, что ему нечего возразить на доводы латинян.

Впрочем, поступок Виссариона не следует демонизировать: в целом у большинства восточных архиереев не было конкретных возражений против «чистилища», и они были готовы даже допустить его, хотя и считали латинское учение слишком конкретным. Более всего им не нравилась фраза, будто «благословенные Бога узрят», поскольку в этом случае утрачивалось различие между Его сущностью и энергиями[1060].

Но не только Виссарион взревновал к славе св. Марка. Когда по поручению царя архиереи начали готовить возражения на «чистилище», случилась другая неприглядная история. Духовник василевса протосинкелл Григорий, будущий Константинопольский патриарх, не испытывавший к св. Марку Эфесскому никаких добрых чувств, решил составить партию Виссариону Никейскому и преподнес императору альтернативное возражение на «чистилище». Однако василевс, внимательно ознакомившись с этим проектом и сравнив его с аргументацией Святителя, приказал отослать латинянам именно последний документ, как более обстоятельный и точный. Теперь нелюбовь Виссариона и Григория к св. Марку переросла в ненависть. Образовалась «антимарковская» партия[1061].

Следует сказать, что мрачная фигура протосинкелла постоянно маячила между св. Марком Эфесским, остальными архиереями и василевсом. Григорий многое сделал, чтобы смутить императора поведением Святителя и немногих его сторонников, нередко прибегая к интриге и наговору. В частности, когда брат святителя Иоанн Евгеник был приглашен к папе на обед для личного знакомства, протосинкелл забил тревогу, наговорив царю, будто Евгеник попытается изложить совсем не ту позицию по вопросам Filioque и «чистилища», что заранее прорабатывала греческая делегация. Словом, Григорий делал все, чтобы отторгнуть императора от св. Марка и его брата[1062].

Разрыв открыто проявился на следующем соборном заседании, когда император Иоанн VIII вновь предоставил слово Святителю. Возмущенный Виссарион поднялся и, игнорируя царский приказ, заявил, что желает высказать личное мнение по данному вопросу. А затем пересел на скамью, где располагались византийские государственные сановники – лишь бы быть подальше от св. Марка Эфесского.

Это уже был открытый скандал, и, посоветовавшись с императором, восточные клирики попросили патриарха Иосифа переговорить с обоими богословами, чтобы прекратить эту нелепую и, уж во всяком случае, несвоевременную публичную ссору. Достоверно неизвестно, составил ли Константинопольский архиерей такой разговор, но отношение Виссариона Никейского к св. Марку Эфесскому не изменилось. Таким образом, единственным оппонентом искусным латинянам был и оставался Святитель, которому много вредили и некоторые другие греческие епископы, открыто надсмехавшиеся над ним за спиной во время дискуссии[1063].

Впрочем, интрига на этом не завершилась. Пока шли предварительные дебаты, император Иоанн VIII переехал в монастырь, расположенный неподалеку от Ферраро, а членам византийской делегации запретил покидать город без его особого разрешения. Через некоторое время несколько епископов обратились к патриарху с требованием, суть которого сводилась к срочному отъезду на родину, в свои епархии, либо немедленное возобновление соборных заседаний. Василевс возразил, что еще не все европейские монархи съехались на Собор, а потому в нынешнем виде Вселенское Собрание едва ли может считаться легитимным. Узнав об этом, папа поспешил воспользоваться этим поводом и заявил: «Где я, император и патриарх, там и Вселенский Собор!» Все же, от греха подальше, решили возобновить соборные заседания 8 октября 1438 г.

Все же несколько противников унии попытались незаметно уехать из Италии, в том числе св. Марк Эфесский, его брат Иоанн Евгеник и митрополит Ираклийский. Но беглецов спешно вернули слуги царя, поскольку без них, как местоблюстителей патриарших кафедр Востока, никакой Вселенский Собор становился невозможным. В результате Святитель был обязан присутствовать на Соборе, но каждое его выступление предварительно обсуждалось с Иоанном VIII[1064].

Проблема усугублялась известием о готовящемся нападении турок на Константинополь. Из византийской столицы пришли панические слухи, вынудившие царя обратиться к папе с просьбой о немедленной военной помощи. Положение греков было отчаянным, и император поставил ультиматум: если нападение турок будет отбито, то он подпишет соединительную грамоту, в противном случае данный результат для папы не гарантирован. По счастью, падения Константинополя не произошло, и Собор продолжил свою работу[1065].

Новое заседание открыли не в храме Св. Георгия Победоносца, а в папских палатах. Кардиналы объяснили, что в противном случае (почемуто) честь и достоинство понтифика пострадают. Выступили первые ораторы, и слово вновь предоставили св. Марку Эфесскому. Тот без обиняков начал речь с обсуждения вопроса о Filioque и потребовал публично зачитать подобранные им лично определения Вселенских Соборов, Отцов и Учителей Церкви, в которых звучала истинная редакция Символа Веры и излагались мысли об исхождении Святого Духа. Возникла длительная дискуссия – Андрей Родосский предложил изложить предварительную точку зрения, а затем, подготовившись как следует, привести доказательства из творений Святых Отцов[1066].