Эш долго сидел, скрестив ноги, прислонившись плечом к краюкровати. Он держал в руках свою книгу. Да, для Майкла, с детства полюбившегочтение. Майкл… Майкл, возможно, никогда не сможет прочесть ее, но это не имеетзначения. Майкл будет хранить ее. А кроме того, вручив книгу Майклу, онодновременно подарит ее и Роуан. Она поймет это.

Он вернулся в кабинет и принес с собой книгу, завернутую вбелое полотенце.

– Вот. Это для Майкла Карри, а Бру – для Роуан Мэйфейр.

– Бру, сэр, принцесса?

– Да, Бру. Упаковка чрезвычайно важна. Быть может, тебепридется передать эти подарки лично. Не могу допустить даже мысли о том, чтоБру разобьется. Ни один подарок не должен пропасть. Теперь перейдем к другимделам. Пошли за едой, если ты голодна. У меня здесь есть памятная записка, что«Прима-балерина» распродана по всему миру. Скажи мне, что это неправда.

– Это правда.

– Возьми старые записи. Это в первом из семи факсов,касающихся «Прима-балерины»…

Они продолжили работать над списком, и когда наконец онпосмотрел на часы, было уже за полночь, точнее, стрелка приближалась к часу.Снегопад все еще продолжался. Лицо юной Лесли побледнело и стало цвета бумаги.Сам Эш настолько устал, что стоило попытаться заснуть.

Он упал на свою громадную пустую постель, лишь временами какв тумане сознавая, что Лесли продолжает мелькать где-то рядом и задает вопросы,которые он не в силах расслышать.

– Спокойной ночи, милая, – сказал он.

Реммик слегка приоткрыл окно, ровно настолько, насколько ивсегда, – так Эш его приучил. Ветер взвыл столь яростно, что на времязаглушил все остальные звуки, любые мыслимые звуки, более слабые, возникающие вэтих узких промежутках между темными, мрачными зданиями. Порыв свежего ветракоснулся его щеки, и наслаждение от тепла тяжелых покрывал показалось еще болеевосхитительным.

«Не мечтай о ведьмах, об их рыжих волосах. Не думай о Роуанв своих объятиях. Не думай о Майкле с твоей книгой в руках, лелеющем ее стольнежно, как никто в мире никогда не делал, за исключением дьявольских братьев,предавших Лайтнера. Не думай обо всех вас троих, сидевших вместе у твоегокамина. Не возвращайся в долину ни сейчас, ни завтра, ни когда-либо в будущем.Не гуляй среди каменных кругов, не посещай пещеры. Не поддавайся искушениямпрелестниц, которые могут умереть от твоего прикосновения… Не зови их, неумоляй – в ответ услышишь в их голосах только сухость, отстраненность,уклончивость».

И ко времени, когда дверь закрылась, он уже впал в легкуюдремоту.

Бру. Улица в Париже, женщина в магазинчике, кукла в коробке,большие стеклянные глаза, смотрящие на него снизу вверх. Внезапная мысль пришлаему в голову под уличным фонарем: что этот момент должен войти в историю, чтоденьги создают возможность творить любые чудеса, что погоня за деньгамиодной-единственной личности может иметь громадные духовные последствия длятысяч, что в сфере производства массовой продукции обретение богатства можетпривести к колоссальному росту творческих возможностей.

В магазине на Пятой авеню, всего в нескольких шагах от своейдвери, он остановился посмотреть Келлскую книгу – превосходную репродукцию,ныне доступную всем, и с любовью пролистал драгоценную книгу, над которойтрудилось множество монахов на Айоне.

«Человеку, который любит Книги» – вот что он должен написатьна карточке Майклу. Он представил, как Майкл улыбается ему, держа руки вкарманах, точно так же, как делает это Сэмюэль. Майкл заснул на полу, а Сэмюэльостановился над ним и вопрошает пьяным голосом: «Почему Господь не сотворилменя подобным ему?» Слишком печально, чтобы смеяться. И это странноеутверждение Майкла, когда они остановились возле ограды на Вашингтон-сквер… Имвсем было холодно. Почему люди так поступают – стоят на улице, когда идет снег?И Майкл сказал: «Я всегда верил в нормальное и считал, что быть беднымненормально. Я думал, когда ты можешь выбрать то, что хочешь, – этонормально». Снег, оживленное движение транспорта, ночные бродяги изГринвич-Виллидж, глаза Майкла, обращенные на Роуан. И она, спокойная,отдаленная, гораздо менее, чем он, склонная разговаривать.

Это не было сном. Всему виной тревога: она приходит снова,заставляет вернуться в жизнь и зажимает в прочных тисках. Как, интересно, онивыглядят, когда вместе лежат в постели? Становится ли ее лицо таким, словновырезано изо льда? А он? Сатир, вырвавшийся из лесов? Ведьма прикасается кведьме; ведьма на ведьме…

Увидит ли Бру на каминной доске нечто подобное?

«На память о том, как вы держали ее в руках». Вот что оннаписал бы на карточке Роуан. И там же была бы синеглазая Бру, смотрящая на неес уютного ложа из тонкой дорогой ткани… Да, ткань должна быть цвета глаз Бру –не забыть сказать об этом.

И это должно быть решение Роуан и решение Майкла, нужно лихранить эти два подарка рядом, как делает он, десятилетие за десятилетием,словно идолов, которым поклоняются, или передать их Майклу и ребенку Моны. Иможет быть, большие стеклянные глаза прекрасной Бру будут смотреть на малыша.Увидят ли они кровь ведьм, как увидит когда-нибудь он сам, если отважится напутешествие в те края… Пусть даже спустя некоторое время после того, какребенок придет в этот мир, как у них говорится… Если он осмелится толькопоследить за всеми ними – за Семьей из Рода Ведьм, Семьей из легендарного сада,где когда-то прогуливался дух Лэшера и где были преданы земле его останки, изсада, который может скрывать в своих зарослях другого призрака,подсматривающего через полупрозрачное зимнее окно.

Пирс забрал их из аэропорта, слишком воспитанный, чтобыспрашивать о владельце самолета или о том, где они побывали. Он страстно желалпоскорее доставить их на строительную площадку нового медицинского центра.

Было так тепло, что жара показалась Майклу удушающей. «Мойтип города, – подумал Майкл. – Рад возвращению, но все же совершенноне уверен ни в чем: будет ли продолжать расти трава, будет ли Роуан по-прежнемутеплой и доверчивой в моих объятиях, смогу ли я быть в стороне от того высокогочеловека из Нью-Йорка, с которым познал самую удивительную дружбу?»

И прошлое… Прошлое больше не было весельем, как он думалраньше, и никогда не будет таковым, но что-то наследуется вместе с еготяготами, его проклятиями и тайнами.

«Перестань всматриваться в мертвые тела; забудь старика,скорчившегося на полу, и Эрона. Куда ушел Эрон? Вознеслась ли душа его к свету,где все деяния наконец получают оценку и прощение? Прощение – столь бесценныйдар для нас».

Они вышли из огромного прямоугольника развороченной земли.Знак гласил: «Мэйфейровский медицинский центр». Там была дюжина имен и дат. Ичто-то еще, слишком мелкое и неразборчивое для его слабеющего зрения.