Он подумал, останутся ли глаза такими же синими, когдаокончательно утратят способность видеть. Случится ли с ним такое? Или он сможетпо-прежнему пользоваться репутацией обольстителя, даже когда перестанетзамечать восхищенные взгляды девушек, оборачивающихся ему вслед, или поднятыекверху уголки губ Роуан, сменившей гнев на милость.

Он пытался сфокусировать внимание на строительной площадке,чтобы осознать то, что говорил ему разум: что прогресс потрясающий, чтонесколько сотен мужчин трудятся здесь, возводя четыре блока, что строительствоМэйфейровского медицинского центра действительно развернулось всерьез.

Не показалось ли ему, что на глаза Роуан навернулись слезы?Да, благородная леди с коротко подстриженными волосами, в пошитом на заказкостюме, делающем особенно стройной ее фигуру, молча плакала. Он придвинулсяближе – к черту все приличия, всю болтовню об уважении к частной жизни другойличности и прочую чепуху! Он крепко обнял жену и, найдя самое нежное место нашее, принялся целовать его, пока не почувствовал какое-то движение с еестороны.

Майкл слегка наклонился, и Роуан, дрожащими руками обхвативего голову, сказала:

– Вы здорово поработали, вы все, я никак не ожидалатакого.

Ее взгляд остановился на Пирсе, застенчивом Пирсе, которыйпокраснел, услышав ее комплимент.

– Это мечта, которую подарили нам вы, Роуан. А теперьэто и наша мечта. И поскольку главная наша мечта превратилась в реальность: выснова здесь и опять с нами, теперь и другие мечты осуществятся.

– Вот теперь мы выслушали речь заправского адвоката,размеренную и в достаточной степени убедительную, – сказал Майкл.

Ревновал ли он ее к этому молодому парню? Женщиныопределенно влюблялись до безумия, когда в их поле зрения попадал Пирс Мэйфейр.Если бы только Мона могла видеть это, понять, что, возможно, он уготован длянее. Особенно теперь, когда после смерти Гиффорд ее сын постепенно отстраняетсяот своей невесты Клэнси. Все чаще Пирс садился поближе к Моне и пристальносмотрел на нее. Да, быть может, и у Моны тоже начал возникать небольшой интереск нему…

Майкл потянулся к щеке Роуан.

– Поцелуй меня.

– Это вульгарная демонстрация, – промурлыкалаона. – Все рабочие уставились на нас.

– Надеюсь, что это так и есть, – сказал он.

– Пойдем домой, – шепнула она.

– Пирс, как поживает Мона? У тебя есть о нейсведения? – спросил Майкл.

Они уже сидели в машине. Он забыл, что это значит – ездить внормальных автомобилях, жить в нормальных домах, видеть нормальные сны. ГолосЭша пел ему во сне. Даже теперь в ушах звучал его мелодичный шепот. Увидят лиони Эша наяву когда-нибудь? Или странный гигант исчез за этими бронзовымидверями, закрывшись от них наглухо, погрузился в дела своей компании, в своимиллиарды и, быть может, лишь изредка вспоминал об их с Роуан существовании –только в связи с какими-то случайными обстоятельствами. И все же они моглипозвонить, могли приехать в Нью-Йорк, нажать на звонок глухой ночью и сказать:«Нам нужен ты!»

– Ах да, Мона, – сказал Пирс. – Ну, она ведетсебя довольно странно. Когда папа разговаривал с ней, голос ее звучал так,будто она была где-то высоко, на воздушном шаре. Но у нее все в порядке. Онавсе время проводит с Мэри-Джейн. А вчера рабочие приступили к восстановлениюдома в Фонтевро.

– Ох, как я рад слышать это! – с облегчениемвздохнул Майкл. – Стало быть, они намерены спасти старый дом.

– Да, очевидно, этим следовало заняться, так как ниМэри-Джейн, ни Долли-Джин не могли смириться с тем, что там все разрушается.Думаю, что и Долли-Джин стареет вместе с домом. Сейчас она выглядит каксморщенное яблоко, но, говорят, по-прежнему активна и передвигаетсясамостоятельно.

– Я рад, что она там, – заметил Майкл. – Мненравятся старики. – Роуан мягко рассмеялась, положив голову ему наплечо. – Может быть, пригласить тетю Вив пожить у нас? – спросилон. – А как теперь Беа? Что с ней?

– Ну, знаете, – ответил Пирс, слегка наклонивголову. – Сам по себе факт, что старуха Эвелин вернулась домой избольницы, – уже великое чудо. Но она нуждается в уходе. И догадайтесь, ктобросился на Амелия-стрит, чтобы кормить ее яйцами всмятку, заставлять ееразговаривать и взять все в доме в свои руки? Папа говорит, это лучшее средствопротив печали. Я думаю, что так проявляется материнская сущность.

– Все новости теперь – хорошие новости. – Роуанслабо улыбнулась. Голос ее звучал все так же низко и чуть хрипловато. – Адевочки, должно быть, в доме, и о тишине следует забыть. Так что духипопрятались в стены.

– Вы считаете, что духи до сих пор здесь? –спросил Пирс с трогательной наивностью.

Благослови, Боже, Мэйфейров, которые никогда их не видели ине верят в них.

– Нет, сынок, – сказал Майкл. – Это простобольшой прекрасный дом, и он ожидает нас. Как и новое поколение, котороегрядет.

– Мэйфейры, еще не родившиеся на свет, – прошепталаРоуан.

Они только что свернули на Сент-Чарльз-авеню и попали вбожественный коридор зелени, дубов, одевшихся в ослепительно яркую весеннююлиству. Мягкий солнечный свет, редкое уличное движение… Прелестные дома,подобно вспышкам света, возникали один за другим.

«Мой город, дом… Все в порядке, рука Роуан в моей руке».

– А, вот и Амелия-стрит, посмотри, – сказал Майкл.

Насколько наряднее выглядел дом Мэйфейров, перестроенный встиле, свойственном Сан-Франциско, свежевыкрашенный в персиковый цвет, с белыминаличниками и зелеными ставнями. И ни единого сорняка. Майкл едва удержался,чтобы не попросить остановиться, – так хотелось увидеть Эвелин и Беа. Ноон понимал, что должен сперва встретиться с Моной и увидеть мать с ребенкомпока еще как единое целое. И он обязан быть вместе с женой, спокойно поделитьсяс ней впечатлениями в большой спальне наверху о том, что случилось, обисториях, которые они слушали, о странных вещах, увиденных ими… Им нужнообсудить то, о чем они не смогут рассказать никогда и никому… за исключениемМоны.