других, не менее воинственных материалов, символизировали рождение, расцвет, победу Томбра и уничтожение его врагов, и так десятки залов подряд.

Если бы не газированный «зигзаг», Фома с ума бы сошел от этого конструктивизма, помноженного на шовинизм и приправленного, как всегда в таких случаях, изрядной долей кретинизма. Торчащие стальные пики, рваные ржавые дыры и колючая проволока, знаменующая внутреннюю свободу, делали экспозицию похожей на взорванную свалку «вторчермета», где-нибудь на подступах к Москве.

В общем, искусства было много, даже навалом. Пуя едва дышала от эстетики свалки. Оказывается, их, фрейлин двора, сейчас собирали специально для того, чтобы они познакомили прибывших рыцарей с сокровищницей замка, а заодно, познакомились и сами, поскольку такое происходило только раз в год, в праздник Тара-кан. Значит, они здесь не одни, радовался Фома, мечтая встретить Доктора и обсудить отбойные кисти и прокатные резцы томбрианских художников.

Но вместо этого им встретился один из рыцарей, выбитых Фомой из седла, как оказалось — сэр Раш, и обсуждать пришлось не золотое сечение и даже не сопромат шедевров, а рассечение Фомы, коее мистер Раш обещал исполнить не позднее завтрашнего дня. Он бы сделал это немедленно, но Фома, приветливо улыбаясь, вынул кончик Ирокеза из-за стоящей рядом конструкции металлолома, к тому же в зале появились другие любители свального искусства, и Раш, не желая выглядеть зачинщиком, сбавил тон.

— Подлец! — прорычал он, убирая свой меч. — Ты сшиб меня нечестным ударом. Твоя лошадь сделала калекой моего друга, у него изуродовано лицо!

— Ну, если у него вместо мозгов нагажено, то приходится только удивляться, что он легко отделался. Как ему пришло в голову нападать сзади на мою лошадь? Вот она и испугалась.

— Ты специально взбрыкнул лошадь, мерзавец, и так же подло обманул меня! Я намерен рассчитаться с тобой!.. — И он снова погрозил мечом — огромный, страшный, кровожадный…

Фома вспомнил улепетывающего рыцаря и восхитился его самооценкой. На такой высокой ноте осмотр пришлось прекратить, поскольку Пуя была напугана и больше гулять в железном буреломе не желала, что в общем-то было правильно, так как, кроме Раша, по залам, в поисках Фомы, могла бродить еще пара-тройка рыцарей, считающих себя обманутыми и не так зависящих от мнения окружающих.

Банкет, Пуя, танцы, Дуя, бильярд, Доктор, танцы, Пуя, Суя, Выя, снова Пуя, и зигзаг, зигзаг, зигзаг, не сказать, что удачи…

Фома почти без чувств повалился на кровать, в выделенных ему апартаментах. С наслаждением вытянувшись во весь рост, он застонал от блаженства. Пять минут и в ванную, смыть всю эту грязь, дурь и спать!

Одним из самых славных кунштюков Томбра, который еще больше укреплял Фому в том, что это бред, было наличие горячей воды, да и самой ванны в холодном и угрюмом замке Милорда. Готика! Бред с комфортом! Почти засыпая, он открыл горячую воду…

Проснулся он от холода. Вода остыла, над ним стояла Мири и внимательно рассматривала его.

— Спящий мужчина не страшнее цветка, — сказала она.

— Как ты сюда попала?.. — Он точно помнил, что запирал дверь. — Дай мне халат!

— Как главная смотрительница этого замка, я имею ключи от всех комнат…

Она села на край ванны, не сводя с него глаз и нисколько не смущаясь.

— А ты не похож на наших мужчин. По сравнению с их мощью, ты словно ненастоящий. Где же кроется та сила, что позволила победить сегодня стольких?

— Угадай! — сказал он тоном наперсточника.

— Здесь?.. — Она указала на уснувшего коня Фомы.

— Дай халат, говорю!

— А как эта штука работает?

— Она не работает!

— Надувается?

— И лопается! — рявкнул Фома. — Дай халат!

Одевшись, он почувствовал себя увереннее.

— Теперь, девочка, проваливай, я хочу спать, а это не для нервных!

— Странное дело, — продолжала она, словно не слыша его. — Ты больше похож на женщин. Может быть, поэтому они так к тебе тянуться?.. Расскажи мне о себе.

— Согрелся — уснул, замерз — проснулся, хочу спать — не дают! — прорвало Фому. — Теперь ты знаешь обо мне всё, даже неловко как-то. Никогда не был столь откровенен. И-и… давай, прощай, моя хорошая, мне нужно переосмыслить свой путь!

— А мне нужно переспать с тобой!

— Как, и ты?! — Фома попробовал перевести все в шутку. — Зачем? Прижмись к обогревателю!

— Надо!.. — Сказано это было так, как отрезает голову девушка по имени гильотина, непонимающая шуток. Фома понял, что она не уйдет, но и засыпать, наплевав на все, в присутствии совершенно постороннего человека, он не желал.

— Я расскажу тебе историю о… (Господи, прости, бездарно повторяюсь, но эта история, чтобы отбиться, а не взять! Помоги, а?)… о безупречном рыцаре Парсифале.

— Не знаю такого!

— Именно поэтому и расскажу… это было очень давно.

— Может быть, мы сначала ляжем? Для удобства?

— Черт с тобой, мы присядем, но сначала история, договорились?..

И Фома рассказал историю о Парсифале, сыне Еврока, приобретшего с Божьей помощью великую силу от зла и победившего рыцаря Дракона, и — что немаловажно! — так и не поддавшегося чарам холодной Ангарады и вознесенного за свои подвиги и целомудрие в небесное воинство, после экстатического лицезрения Чаши Грааля…

— Как же так? — спросила Мири, внимательно слушавшая его рассказ. — Умер совершенно живой?

— Такова сила обета и предначертания Судьбы.

— А не лучше ли было трахнуть эту гордую красавицу Ангараду?.. Подарить любовь хоть одному живому существу, а не мертвецам и какой-то чашке с пикой?.. Почему он её не взял?

Она чувствовал себя, по крайней мере, обманутой. Слушала, слушала и на тебе!.. В чем подвох?

— Я тебе говорю — обет! А обет это то, что еще держит рыцарство, а может быть и весь тварный мир. Если рыцари перестанут держать слово, турниры и понятие чести утратят смысл. Тебе нравятся турниры?

— Да!