чем не будешь нуждаться – ни в деньгах, ни в самых лучших артефактах для протезов. Я вижу, у тебя здесь тесновато, другое дело особняк или просторная квартира на весь этаж…

– Нет уж, не хочу я в Овдабу. Глянешь в окно – пасмурно, зимой холодина, лето паршивое, да и народишко жлобы окаянные. Не дождешься.

– Кто тебя неволит? – в его внимательных тускловатых глазах что-то блеснуло – видно, решил, что невеста вот-вот заглотит наживку. – Живи в Аленде. Я буду часто бывать здесь по коммерческим делам, собираюсь приобрести недвижимость, сейчас много конфиската выставлено на аукционы. Ты не составишь мне компанию на просмотрах? Я хотел бы взять то, что тебе понравится, если ты примешь мое предложение.

«Ох, как сладко поешь...»

– Сегодня я вторгся без приглашения, – добавил Брогвер. – Не смею больше отнимать у тебя время. Не согласишься ли завтра пообедать со мной в «Золотом блюде»? Я не тороплю тебя с решением…

Букет он сунул лакею, тот с поклоном положил цветы на вытертую до лысых пятен бархатную скатерть.

После этого Брогвера снова подхватили под руки, подняли и повели к двери.

– Эй, ничего не забыл? – бросила вдогонку Нинодия.

– Это подарок, независимо от твоего решения, – повернув голову, отозвался жених. – Прошу тебя, подумай.

Что ж, на такой ответ она и рассчитывала. Эти бриллианты стоят целое состояние, если продать или заложить – она год проживет, ни в чем себе не отказывая.

Хлопнула входная дверь.

– Уф, давно со мной такого не было…

Она снова почувствовала себя той самой Плясуньей, которая когда-то кружила головы кавалерам. Но замуж ее денежные мешки даже в ту пору не звали. Если она попадется на этот крючок… А если подойти с умом? В Овдабу ни ногой, и чтоб этот старый прохвост до свадьбы поклялся богами и псами, что ничем ей не навредит, и чтоб открыл на ее имя банковский счет, и купленный в Аленде особняк пускай на нее оформит, а этот домишко можно будет сдавать внаем…

Нинодия поднялась с диванчика, вытащила из буфета пузатую бутылку зеленого стекла. Согнав муху, нацедила в липкую после прошлого раза рюмку горького ликера. Она подумает. Она хорошенько подумает, а потом скажет Дитровену о своем решении.

Городок Иш встретил Дирвена рыбной вонью, лаем бродячих собак и смачной руганью на пристани, где спозаранку что-то разгружали. Он не собирался задерживаться в этой дыре, ему надо в Речурах – оттуда уходят корабли на Оборотный архипелаг.

Используя «Ключ Ланки» и «Мимогляд», раздобыл еды, разжился новой одеждой и клухамским словарем-разговорником.

Остров Клухам не относится ни к Великому материку, ни к Оборотному архипелагу, он лежит на полпути между тем и другим. На той же долготе, только южнее, в тропиках, есть еще остров Нидарбе, тоже изрядных размеров.

Клухам – торговое королевство на пересечении морских путей, там толчется народ отовсюду, можно затеряться.

Словарь попался четырехязычный: бартого-ларвезо-аснагисо-клухамский, изданный на Клухаме специально для гостей с материка. Полезная штука, это Дирвен признал, при всем своем неуважении ко всяким там книжкам.

Недоумок Шунепа, если выжил после Харменгеры, наверняка его сдал, поэтому колпак с бородой на помойку. Он теперь бартожец.

Стащил в лавке женский парик, обрезал косы – получилась годная шатенистая шевелюра. За очками с коричневыми стеклами пришлось лезть в аптеку, заодно запасся бинтами и мазью для лопнувших волдырей.

И денежные запасы пополнил, но все подчистую выгребать из касс в ишских лавчонках не стал, чтобы не сразу заметили недостачу. Теперь на вокзал и первым же поездом в Речурах.

Погоня висит на пятках, но чворка дохлого они получат, а не Повелителя Артефактов.

Хенга проснулась от холода. Ясно, что она не в Черугде и не в Ляране.

«Значит, все-таки Дирвен?..»

Ландшафт под облачным небом серебрился, словно гобелен, на который не пожалели серебряных нитей.

Стуча зубами – и вовсе не метафорически – Хенга натянула шерстяные штаны поверх хлопчатобумажных и теплую куртку, повязала на бритую голову платок. Все это было скатано в узел и привязано к котомке, которая переместилась вместе с ней. Ноги тоже замерзли, но у нее были шерстяные носки. Зашнуровала ботинки и лишь потом огляделась.

Незнакомая холмистая местность, на востоке блестит река, в той же стороне синеватым контуром тянется вдоль горизонта горный хребет, над которым едва взошло солнце. Вершины сверкают, словно хрустальные – вероятно, ледники. Возле реки скопление домишек, над трубами дымки. В отдалении виднеется еще одна деревушка, и еще, на другом берегу. А холмы вокруг покрыты сероватым вереском, он волнуется на ветру и как будто мерцает.

Можно не гадать, что это за местность. Ширрийский серебристый вереск растет только в Ширре, с которой Овдаба граничит на востоке.

Хенга сглотнула горький комок. Откуда взялась горечь? Принесло из деревушки вместе с дымом.

Да, она хотела сюда попасть, но старалась об этом не думать. Решила, что побывает здесь когда-нибудь потом. Попросту боялась, что начнет расспрашивать, и ей покажут памятный камень на кладбище.

Но раз она здесь, теперь ей одна дорога – в деревню у реки.

Перед тем как направиться вниз по тропинке, вытащила из-под ворота бронзовый храмовый медальон с ящерицей, надела поверх куртки. Чтобы никаких вопросов по поводу того, кто такая: она служит Зерл, все остальное не важно. Ширрийский она в свое время учила, как и все службисты Министерства благоденствия. Хотя бывать в Ширре или на восточной границе ни разу не доводилось, Хенгеда Кренглиц специализировалась на Ларвезе.

Огороды заплатками на пологих склонах, там-то ей и встретились люди – две старухи и подросток.

Активировав языковой амулет, Хенга поздоровалась по-ширрийски. Деревенские глядели настороженно: почем знать, зачем явилась служительница Неотступной – с добрыми намерениями или, может, ей велено кого-то убить?

– Мира и достатка вам, и милости Зерл во всех ваших начинаниях. Я разыскиваю достойную женщину по имени Нимче Кьонки, живет ли такая в вашей деревне?

Старые ширрийки чуть оттаяли, если «достойную» – значит, всяко не убивать. А у Хенги поросшая травой земля заколебалась под ногами: вот сейчас ей покажут, где тут деревенское кладбище… Хотя с чего бы такая реакция, ведь она свою родную мать ни разу не видела и до недавних пор не подозревала о ее существовании. Но в детские годы порой возникало отчаянное недоумение: «Разве мама меня не любит? Вот если бы мама меня любила...» Даже в голову не приходило, что госпожа Кренглиц ей вовсе не мама. Хотя было ощущение