Разумеется, оружие – и артефакты, и обычное колющее-режущее-метательное. Не то чтобы у нее, амулетчицы посредственных способностей, были шансы против Дирвена, тут она не обольщалась, но она хотя бы попытается… А если она проснется не там, где прячется от возмездия беглый Властелин Сонхи, а в постели у Тейзурга? Или, скорее уж, в постели у Горвена? Вот удивится Горвен, увидев «рыжую барышню», как он вначале называл ее, с бритой головой… Да и самому факту изрядно удивится. А может, и нет: раз она стала послушницей Зерл, от нее теперь можно ждать чего угодно. Или… или она проснется рядом с Хеледикой? И как она объяснит это песчаной ведьме?

– Человек не всегда знает, какое побуждение у него самое важное и сокровенное, – заметил Эземеш. – Советую взять и оружие, и еду, и лекарства, всего понемножку. Может получиться и так, что ты никуда не перенесешься, а проснешься там же, где уснула – здесь. Если твое главное желание – стать монахиней. Такое тоже бывает. Но мне кажется, это не твой случай.

Хенга собрала в котомку и то, и другое, и третье, словно бродячая  торговка, не знающая заранее, что кому приглянется на новом месте. Амулеты и ножи свои. Кое-какие лекарства ей дали в монастырской лечебнице, съестное и мешочки с чаем и матчей – в трапезной. Добавила фруктов и сладостей, вдруг придется кого-нибудь угощать. Теплую одежду тоже выдали: почем знать, в какие края ее забросит, об этом Эземеш предупредил, да она и сама об этом подумала.

«Ну, держись, Дирвен… Или здравствуй, Горвен?..  Или что?..» – с этой мыслью она закрыла глаза.

Сперва на нее напала тревожная бессонница, и она долго ворочалась с боку на бок, но потом все-таки уснула.

Богатый жених с дорогущим букетом стоял перед Нинодией на коленях, ожидая ее решения. Все как ей мечталось, как она однажды сболтнула Зинте, вовсе не думая, что оно сбудется. А оно взяло да и сбылось.

Кавалер явился просить ее руки в сопровождении двух вышколенных лакеев с невозмутимыми и значительными физиономиями, опуститься на колени без их помощи ему было бы затруднительно. Один, за спиной у господина, ожидал дальнейших распоряжений, второй держал футляр, в котором переливался на черном бархате бриллиантовый гарнитур – колье, серьги и кольцо.

Ей хотелось зажмуриться и помотать головой, чтоб это наваждение рассеялось. Будь она трезвая, ум за разум зашел бы от такого фортеля, но она с утра уже успела пропустить рюмочку.

Хвала богам, она при параде: причесана, напудрена, глаза и губы подведены. И платье всего-то год назад вышло из моды, и на груди брошь – олосохарский жемчуг с фальшивыми винно-красными рубинами. Нинодия уже и не помнила, где и когда стащила эту брошь во славу воровского бога Ланки. Но с преподнесенным гарнитуром ее дешевые побрякушки не сравнить. Да только кавалер с гнильцой, это никакими бриллиантами не поправишь.

Сверкала золотым набалдашником прислоненная к стене женихова трость. Из коридора заглядывала в комнату прислуга с округлившимися глазами: не ожидала, что у хозяйки есть этакие поклонники.

– Зачем тебе это, Дитровен? – заговорила Нинодия. – Ну, было у нас с тобой когда-то... Что было, то было. А потом ты меня подставил, законопатил в вашу окаянную тюрьму, где меня покалечили, хотя я тебе ничего худого не сделала. Работала на Ложу, это да, так это дела житейские и политические. Нынче я от таких дел отошла. По состоянию здоровья. И ежели ты рассчитываешь через меня до моей доченьки добраться, чтоб ее в Овдабу забрать, так я ее хорошо пристроила, у нее такие опекуны, что не тебе с ними тягаться. Уймись, это не твой ребенок. Так зачем весь это балаган с букетом, словно я юная красотка, а ты сопливый шалопай? Будешь врать, что ты меня любишь и хочешь с Нинодией Плясуньей остаток жизни коротать?

Дитровен Брогвер, овдейский магнат, с которым она шестнадцать лет тому назад крутила любовь, глядел на нее, словно игрок, который задумал сорвать куш, но сознает, что может и продуться в пух и прах. Нездоровое дряблое лицо, волосы поредели и поседели, на макушке и вовсе лысина – зато костюм отменно пошит, очки в золотой оправе, драгоценные запонки. Стоять на коленях ему было неловко и больно, и он слегка морщился, хотя старался сохранить благожелательное выражение лица. По лбу сползала капля пота.

– Нинодия, я искренне сожалею о том, что причинил тебе страдания.

– Врешь. Кабы искренне сожалел, уже бы исцелился. Мне сказали, какое условие вплетено в это проклятье: те, кто сделал меня калекой, должны раскаяться в совершенном злодеянии, тогда недуг враз исчезнет. А ты, значит, ничуть не раскаялся, только изображаешь.

Брогвер вздохнул. Не способен он раскаяться в том, что причинил кому-то зло. Пожалеть, что сделал неверный ход и в результате сам пострадал – это само собой, но это не поможет ему избавиться от проклятия песчаной ведьмы.

– Поднимите меня, – приказал он по-овдейски лакеям.

Те с двух сторон подхватили своего господина и аккуратно поставили на ноги. Перед этим парень положил футляр на стол, бриллианты игриво подмигнули Нинодии мерцающими гранями.

– Не возражаешь, если я присяду?

Ответа он не стал дожидаться, и его усадили в кресло. В ее любимое кресло.

Нинодия, про себя ругнувшись, опустилась на скрипучий диванчик.

– Хитрозадый ты, Дитровен. Не можешь раскаяться в дурном поступке, вот и решил, как говорится, не в дверь, так в окно? Думаешь, ты на мне женишься, и дальше как-нибудь выкрутишься-откупишься от своего недуга, и эта женитьба заместо раскаяния тебе зачтется? В особенности если я сама начну хотеть, чтобы муженек выздоровел?

«И если сама попрошу об этом песчаную ведьму – ты ведь, хитрожопый старый хрыч, на это рассчитываешь?» – дополнила она про себя.

– Нинодия, ты же умная женщина, – страдальчески вздохнул Брогвер. – Я сожалею, что пришлось так поступить… тогда... Но это от меня не зависело, на меня надавили, я поддался уговорам и давлению. Ты оказалась для них самой подходящей мишенью. Если бы они знали, что ты агент Ложи, все было бы иначе, с иностранными агентами работает другое ведомство.

Нинодия фыркнула:

– Была я агентом или нет – какая разница? Это все равно была я, Дитровен. И вы, пшорское отродье, вместе с ногами всю мою жизнь поломали!

Он безропотно проглотил «пшорское отродье». Опять вздохнул. И снова заладил свое:

– Когда ты станешь моей супругой, ты ни в