после этого позволили уйти, то Клименту VII пришлось ради собственной безопасности остаться внутри. Его освободили только в начале декабря и вывели из крепости под покровом темноты, опасаясь гнева вражеских солдат. К тому времени бесчинствующими имперскими войсками было убито около 8000 римлян. Вероятно, в два раза больше людей погибло из-за принесенных оккупантами болезней и ужасных условий жизни в разрушенном городе[1106].

Без всякого сомнения, это был худший период папского правления Климента VII. И даже если его безопасности больше ничто не угрожало, он навсегда остался под башмаком у Карла V. Когда новости о разграблении Рима дошли до императорского двора, Карл пришел в восторг: по словам очевидца, он так смеялся, что даже не смог закончить ужин[1107]. Отныне папа был у него в руках. Следующей могла стать Италия. За годы своего долгого правления Карл еще не раз сталкивался с серьезными трудностями, но эта победа, несомненно, имела эпохальное значение. 22 февраля 1530 г. Карл приехал в Болонью, где папа Климент VII короновал его Железной короной Ломбардии, которую много веков назад присвоил и превратил в один из символов своей империи Карл Великий. Через два дня, в день своего тридцатилетия, Карл был официально коронован как император Священной Римской империи. Во время торжественного шествия по городу Климент VII шел рядом с ним. Перед Карлом V разворачивалось прекрасное новое десятилетие и огромная новая эпоха.

Разорение Рима в 1527 г. имело множество важных последствий, часть которых сохранилась до наших дней. В Англии это событие известно в первую очередь тем, что из-за него Генриху VIII не удалось аннулировать брак с Екатериной Арагонской. Министры Генриха подали папе прошение о королевском разводе осенью 1527 г., когда Климент томился под домашним арестом в Риме, а поскольку Екатерина приходилась теткой Карлу V, их просьба никоим образом не могла быть удовлетворена. В результате упрямый Генрих VIII пошел другим, гораздо более разрушительным путем: как мы уже видели, он вывел Англию из-под власти католической церкви, провозгласил себя главой церкви и государства и впустил лютеранство на те земли, где оно прежде было под строгим запретом. В английской (и позднее в британской и ирландской) истории открылась новая страница, а правление Генриха обозначило рубеж между Средневековьем и ранним Новым временем.

Но, конечно, Англия была лишь частью общей истории. Разорение Рима имело серьезные последствия для всего Запада. Рим наполовину лежал в руинах, а его население существенно сократилось. Мечты о единой и независимой Италии, бытовавшие в некоторых кругах в 1530-х гг., бесследно развеялись и смогли возродиться только в XIX в., в эпоху Рисорджименто. Слава Апеннинского полуострова как главного художественного центра эпохи Возрождения померкла. Оглядываясь назад, можно утверждать, что пик итальянского Ренессанса был пройден уже после смерти Рафаэля в 1520 г. (хотя в 1540-х гг. Микеланджело еще работал над Сикстинской капеллой), но психологические и финансовые трудности, принесенные разорением Рима, безусловно, способствовали тому, что это замечательное движение больше не пустило никаких новых ростков. Испанцы, напротив, уверенно двигались вперед: их громкие успехи в Новом и Старом Свете, а также объединение корон Арагона и Кастилии положили начало новому золотому веку на Пиренейском полуострове. Его олицетворением стал сын и преемник Карла V Филипп II, под покровительством которого Мадрид и величественный Эскуриал превратились в общеевропейский центр политического, научного и культурного развития.

Французы, обескураженные событиями 1527 г., в поисках новых союзников для борьбы с империей Карла V обратились к Османской империи. Несомненно, этот поворот удивил бы не одно поколение средневековых французских крестоносцев. Однако франко-османский альянс, зародившийся в конце Средних веков и просуществовавший с середины XVI в. до эпохи Наполеона, в некотором роде стал символом грядущего времени. Благодаря ему Балканы и Восточная Европа вплоть до австрийской границы оставались в зоне притяжения Константинополя до начала Первой мировой войны. Примирение с ведущей мусульманской державой мира стало для Франции не единственным наследием 1527 г. Не менее важные перемены произошли в религиозной сфере. После падения Рима во Франции начиная с 1530-х гг. набирало силу внутреннее реформаторское движение под руководством местных деятелей, таких как Жан Кальвин. К середине века группы протестантов, которых называли гугенотами, начали доставлять французской короне серьезные неприятности. Эта напряженность в конце концов вылилась в гугенотские войны, которые продолжались с 1560-х по 1590-е гг., унесли десятки тысяч жизней и оставили на теле французского общества религиозные раны, кровоточившие вплоть до XVIII в.

Разумеется, разорение Рима глубоко повлияло в богословском отношении на католическую церковь. Карл V давно хотел созвать вселенский собор, чтобы выработать общецерковную стратегию борьбы с лютеранскими ересями и зарождающейся Реформацией. Теперь, имея в своем распоряжении папу римского, он смог этого добиться. Мучительно долгий Тридентский собор, продолжавшийся в виде отдельных заседаний с 1545 до 1563 г., основательно изменил учение католической церкви и придал ему ту форму, в которой оно просуществовало следующие триста лет. Была проведена давно назревшая реформа – индульгенции как таковые не отменили, но в 1567 г. запретили их продажу. Однако Тридентский собор ясно дал понять, что никакое примирение с протестантами невозможно. Это завершило раскол западной церкви, который продолжается и по сей день, и хотя ни Лютер, умерший в 1546 г., ни Карл V, последовавший за ним в 1558 г., не дожили до этого дня, они сами и их сторонники внесли немалый вклад в подобный исход событий. Именно с их противостоянием мы должны связывать тот факт, что сегодня 1/8 населения мира – более 900 млн человек – принадлежит к протестантской конгрегации[1108].

Конечно, все сказанное лишь в самых общих чертах рисует картину мира, возникшего после того, как имперские войска в 1527 г. отступили с залитых кровью улиц Рима. Попытка еще углубиться в предмет, боюсь, приведет к тому, что эта книга, и без того объемная, совсем выйдет из берегов. Впрочем, я надеюсь, сказанного здесь и в предыдущих главах достаточно, чтобы убедиться: к 1530-м гг. западный мир действительно утратил характерные средневековые черты. Печатное слово, знакомство с Новым Светом, крах и раскол воинствующей церкви, демографические изменения, принесенные волнами Черной смерти, бурное развитие гуманизма и искусств в эпоху Возрождения – все это и многое другое изменило облик и мировоззрение Запада, и современники уже тогда ясно ощущали эти изменения. Нельзя сказать, что Средневековье окончательно умерло на улицах Рима в 1527 г., но после этих событий стало совершенно ясно: что-то утеряно навсегда и уже никогда не вернется.

Нам, людям начала XXI в., живущим в разгар нашей собственной эпохи глобальных перемен, некоторые из этих моментов могут показаться очень знакомыми. Наш мир тоже преображается вокруг нас под действием глобальных климатических изменений, пандемических заболеваний, научного и технического прогресса, революции средств связи, быстрой и неконтролируемой массовой миграции и перестройки культурных ценностей, в основе которой лежит прославление