к Лютеру оказало наиболее глубокое и продолжительное влияние на западную историю, был не Генрих, а его современник – Карл V, император Священной Римской империи, король Испании, Германии, Неаполя и Сицилии, эрцгерцог Австрии и правитель бургундских государств в Нидерландах. Несмотря на все претензии Генриха VIII и все амбиции Франциска I, именно Карл V с большим отрывом лидировал в списке самых могущественных европейских монархов своего времени и играл основополагающую роль в истории множества государств, начиная от империи Габсбургов в Центральной Европе и заканчивая Мексиканским королевством.

После смерти его вспоминали (друзья, надо признать) как «величайшего из всех когда-либо живших людей»[1079]. Задолго до этого, в 1520-х гг., позиция, которую он занял по отношению к Лютеру, лютеранству и папству, имела решающее значение в политическом и религиозном водовороте, ознаменовавшем закат средневекового мира.

В конце января 1521 г., всего за несколько месяцев до того, как Генрих VIII выступил против Лютера с Assertio, Карл V созвал имперский сейм (рейхстаг) в вольном городе Вормсе немного южнее Франкфурта на реке Рейн. Собрание последовало за коронацией Карла как императора Германии, состоявшейся прошлой осенью в Ахене. Блистательная церемония намекала, что молодой человек вполне может стать новым Карлом Великим, и вместе с тем вызывала множество неудобных вопросов о форме и структуре его будущего правления[1080]. На рассмотрение вынесли десятки деликатных вопросов, в том числе положения германских законов, проблемы экономической политики и технические аспекты взаимоотношений империи с остальными обширными владениями Карла. Однако самым памятным событием Вормсского сейма стала драматическая сцена, когда Лютер, облаченный в монашескую рясу и, как обычно, кипящий праведным негодованием, лично разъяснил новоизбранному императору, почему он с таким упорством поливает грязью доброе имя папы римского и католическую церковь.

Сейм слушал Лютера несколько дней, начиная с полудня 17 апреля. Первое специальное заседание прошло во временных апартаментах Карла, до этого служивших резиденцией местного епископа. Для поездки в Вормс Лютеру, как и раньше, дали охрану, а за его личную безопасность отвечал его покровитель, саксонский курфюрст Фридрих. Лютеру пообещали, что, если он явится на заседание, его не арестуют и не отправят в Рим в лапы к папе Льву. Тем не менее с самого начала было ясно, что Карл хочет заставить Лютера отказаться от наиболее вопиющих взглядов и мнений. Увы, в этой истории не предвиделось счастливого конца, поскольку Лютера невозможно было принудить к молчанию ни силой, ни доводами разума.

Лютер произнес перед сеймом несколько речей на латыни и на немецком языке (Карл, чьим родным языком был французский, понял их не до конца). Мартин проявил себя выдающимся богословом и полемистом. Надежды на то, что он оробеет и отступит перед лицом императора (или кого бы то ни было), быстро рассеялись. Говоря о причинах своего непоколебимого упрямства, Лютер язвительно заметил: «Пока моя совесть связана Словом Божьим, я не могу и не буду ни от чего отрекаться, потому что небезопасно и неправильно поступать против совести. Да поможет мне Бог»[1081]. Через несколько дней Лютеру вынесли закономерный приговор. Карл воочию убедился, что Лютер неисправим и с этим придется что-то делать. Папская булла, осуждающая Лютера, оставалась в силе, а значит, профессор и все его последователи считались врагами церкви и империи. «Мы подвергнем самого Мартина и его сторонников отлучению от церкви и будем стараться уничтожить их другими доступными нам средствами», – пообещал Карл[1082]. Лютеру в очередной раз пришлось бежать.

Впрочем, несмотря на эти сильные заявления, Лютер мог оставаться в безопасности до тех пор, пока о ней заботился Фридрих Саксонский. Конечно, император всем сердцем желал, чтобы Лютер умолк, но он не собирался развязывать из-за него войну со своими новыми германскими подданными. По этой причине в начале мая Лютер укрылся под защитой саксонцев в принадлежавшей курфюрсту Фридриху крепости Вартбург, в Эйзенахе. Там он провел почти год, работая над сочинениями, в которых разбирал основы монашеских обетов, принудительной публичной исповеди и даже мессы в том виде, как ее было принято служить на Западе. Кроме того, он переводил Новый Завет на немецкий язык, сочинял гимны и обдумывал, как заставить европейских евреев обратиться в христианство. Хотя последний пункт показывает, что некоторые средневековые предрассудки укоренились так глубоко, что освободиться от них не мог даже прогрессивный ум Мартина Лютера, все остальные документы подтверждают, что в это время Лютер успешно закладывал основы совершенно новой церковной организации.

Тем временем за стенами крепости друзья и сторонники Лютера претворяли его теории в жизнь: они служили мессы без участия рукоположенных священников, агитировали за свободную проповедь Слова Божьего, отбивали головы и руки статуям святых и требовали от городских властей принять меры против безнравственных заведений, таких как пабы и публичные дома. Новые проповедники – некоторые из них отстаивали даже более радикальные взгляды, чем сам Лютер, а многие были откровенными подстрекателями, – изо всех сил пытались заинтересовать народ новым религиозным учением, в котором пристальное внимание к отдельной личности сочеталось с отрицанием традиционных символов публичной власти. Наиболее радикальные реформаторы во главе с швейцарским проповедником Ульрихом Цвингли отвергали даже основные таинства, такие как крещение младенцев (за это их прозвали анабаптистами). Таким образом, опираясь на ряд богословских и еретических утверждений, лютеранство начало приобретать черты социального движения. При этом в нем постепенно складывалось крайне враждебное и нетерпимое отношение к любому инакомыслию. Эразм отметил это, когда писал о лютеранстве в 1524 г. Он жаловался, что видит среди новых мыслителей «некоторых одаренных людей, так крепко привязанных к собственному мнению, что они не в состоянии вынести никакого иного мнения, расходящегося с их собственным», и задавался вопросом, к чему все это приведет. «Я спрашиваю вас, – писал он, – разве удастся высказать искреннее суждение, когда люди ведут себя таким образом? Разве вынесет кто-нибудь нечто полезное из подобного диспута? Такие спорщики лишь обольют друг друга грязью и разойдутся в разные стороны»[1083]. Как вскоре выяснилось, это были пророческие слова.

«Кровожадные воровские полчища»

Решив покинуть крепость Вартбург и вернуться в Виттенберг весной 1522 г., Лютер исходил из того, что мир (или хотя бы какая-то его часть) готов к массовым преобразованиям. Он снова начал преподавать в университете, писал, торопливо разрабатывая устав новой церкви, и издавал книги и брошюры, пользуясь тем, что желание властей подвергнуть типографии цензуре и контролировать поток информации явно не совпадало с их реальными возможностями[1084].

Лютер с воодушевлением призывал сочувствующих Реформации образованных людей в Саксонии и даже в Цюрихе и Страсбурге отказаться от католической обрядности и создавать новые виды богослужения и новые, не подчиняющиеся Риму церковные общины. Он