– Нет, ребята! – решительно отчеканил новеградец, и вокруг сделалось тихо. – Спасибо вам от всей души да от всего сердца, но дело это – только мое. Не могу я вас в него впутывать – и не стану!

– Не годится так, друже, – упрямо покачал головой Милослав. – Не хочешь всех с собой брать – ладно, на то твоя капитанская воля, но возьми хоть пару человек! Меня – и Полуда. Кормчий да корабельный воевода тебе точно не помешают, а пособить могут крепко!

– И моё возьми! – шагнувший вперед Мель просительно потянул Садко за рукав кафтана. – Моё под водой – дома, всё знать… Тоже может много помогать!

Сперва Садко и этим троим собирался отказать, но, глядя в глаза кормчего, Полуда и ихтифая, понял, что они от своего намерения не отступятся, хоть ты вдребезги расшибись. Милослав и Полуд – не просто правая да левая руки капитана. Оба – его старые соратники и земляки, самые верные и самые близкие из друзей, они были рядом всегда – и в торжестве, и в отчаянье… и вот как им приказывать? Не послушают – да и всё… А неожиданно заартачившийся Мель, никогда с Садко раньше в споры не вступавший, и вовсе за «Соколиком» следом поплывет, прихватив любимый гарпун… Можно было, конечно, обхитрить товарищей и увести корабль в одиночку… Но хитроумность задумывать, когда голова раскалывается, а на душе кошки скребут, – невмоготу…

– Ладно, – принял решение новеградец. – Уговорили, худы вас побери! Вчетвером поплывем.

Эх, заулыбались, не понимают, чем рискуют…

– Впятером, Садко. Обещала я тебе служить и семь лет с тобой не расставаться, а мы, алконосты, клятв своих не нарушаем!

Опустившись капитану на правое плечо, Аля легонько погладила его ладошкой по скуле.

– Всё будет хорошо, – прозвенел у новеградца в голове знакомый голос. – Духом не падай, а я тебе помогу, чем сумею, обещаю! Мне же долг тебе возвращать. Только расскажи мне по пути, что тебе так сердце гложет…

И, словно откликаясь на слова алконоста, «Сокол» вздрогнул всем своим деревянным телом, от носа и до кормы. Будто рвался уже нетерпеливо обратно, в море. На встречу с тем, кто создал волшебный корабль – и подарил его Садко, выполняя свою часть договора.

* * *

От пристани отошли с закатом. Прощание было коротким – без лишних слов да ненужной суеты, но в каждом взгляде новеградец читал один и тот же наказ: «Не робей там, капитан. И непременно живым возвратись».

Путь, который указала им карта, «Соколик» проделал, точно на крыльях. Шли ходко, не останавливались ни днем, ни по ночам, якорей нигде у чужих берегов не бросали. Съестного в трюме было довольно, да и много ли надо четверым морякам и чудо-птице, а пополнять запасы пресной воды не требовалось. Для этого на корабле имелся особый талисман – зачарованная ветка коралла, превращавшая соленую забортную воду в годную для питья.

Курс их лежал из Синего моря в Средне-море, а дальше – прямиком в южные воды, в сторону султанатских земель. Попутный ветер звонко гудел в тугих снастях, до отказа наполняя парус-самодув. С погодой на диво везло, будто мореходам кто ворожил – да так, скорей всего, оно и было. Над окоемом – ни облачка, ни клочка тумана, а солнце из волн поднималось на рассвете чистое, розово-алое, точно умытое.

В этой части южных морей, вдали от нахоженных торговых путей, ни Садко, ни его товарищам бывать еще ни разу не доводилось. От осознания, что вокруг – неведомое, у всех на «Соколе» в другое время захватывало бы дух. Но на сей раз впереди ждала цель, о которой они даже говорить между собой старались поменьше. Капитан понимал: и друзья-новеградцы, и Мель боятся за него, хотя виду не подают…

Сам же Садко то, что ему предстояло, не обсуждал ни с кем – кроме Али.

– Расскажи все, да без утайки, – вновь потребовала дивоптица, едва «Сокол» вышел в открытое море и берега скрылись за кормой в вечернем тумане. – Видела я, как лицо твое переменилось, когда морской царь заговорил, – знаю, что неспроста это.

Капитан невольно поежился. Права Аля: от одного звука этого стылого голоса ему разом всю кровь в жилах вымораживает, а из легких словно выдавливает воздух. Будто опять захлестывает новеградца с головой грохочущий пенный вал темно-зеленой соленой воды – и камнем идет Садко вниз, стремительно погружаясь в бездонную студеную мглу, на глубину, никем из живых людей не измеренную…

Тогда, без малого три года назад, вышел он в штормовое море на утлой ладье осознанно, заранее попрощавшись с белым светом, решив, что лучше смерть, чем постылая жизнь сухопутная. Спасло чудо. Едва волна разнесла его лодочку в щепки, сомкнулся вокруг гусляра-русича невесть откуда взявшийся воздушный пузырь с тонкими, но плотными прозрачными стенками, подхватил – и доставил прямиком во дворец северного подводного царя.

Не думал не гадал Садко, что увидит волшебные чертоги снова, после дерзкого побега со дна морского, когда помогла ему Чернава-краса, одна из дочек сурового правителя северных морей. Гневливый царевнин батюшка пригрозил обманщику, что утопит при первой же возможности. Казалось бы – ну чего бояться, живи себе счастливо на берегу да век коротай, тебе судьбой отпущенный! Но разлука с морем стала для новеградца невыносимым испытанием, искромсавшим душу в рваные лохмотья. Вот и не выдержал, плюнул на все, поднял в бурю на старенькой ладье залатанный парус. Думал, исполнит свою угрозу морской владыка – и утонет Садко-гусляр, уйдет на дно, хоть так останется навеки с любимой стихией.

Но нет, не дал ему своенравный водяной царь сгинуть. Запомнил он ослушника, и в самом деле ждал, пока тот в море выйдет, а дождавшись – пожелал снова увидеть. Оказалось, сменил государь гнев на милость, да только милость та смахивала больше на западню. Выбирай, мол, непокорный человечишка: или дашь клятву мне служить, а взамен одарю тебя чудо-кораблем, сможешь, ничего не боясь, ходить по морям, славу лучшего на всем белом свете капитана добудешь… или уважу твою последнюю волю, пущу на корм своим подданным. Согласился Садко, не раздумывая – да и о чем думать-то? Так и обзавелся «Соколиком», так и стал данником…

Все бы ничего, но теперь требует владыка северных пучин, чтоб новеградец пред его собратьями-царями на гуслях сыграл. Видите ли, пляски для них желает устроить. Да только когда государь подводный, раззадоренный веселой музыкой, пускается в пляс, наверху поднимается буря – и