Старик дрейфовал навстречу своей судьбе, вопящий ибезглазый. Он махал перед собой руками, отбиваясь от невидимых врагов, ипередние лапки паука, ухватили одну из рук и направили ее в пасть. Паук схрустом откусил кисть старика.

Вкуснотища!

8

В ту ночь, когда позади остался последний из этих узких,вызывающих неприятные ощущения городских домов, Роланд остановился передразвалинами небольшой фермы. Постоял, глядя на остатки дома, принюхиваясь.

— Что, Роланд? Что?

— Тебе не кажется, что здесь пахнет деревом, Сюзанна?Принюхалась и она.

— Пахнет, все так, и что из этого? Он повернулся к ней, сулыбкой.

— Если мы ощущаем запах дерева, значит, сможем его сжечь.

Как выяснилось, вывод он сделал правильный. Разжечь огонь имудалось с трудом, потребовались все мастерство Роланда, бывалого походника, иполбанки «Стерно», но в конце концов они своего добились. Сюзанна уселасьмаксимально близко от костра, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком,наслаждаясь потом, который выступил у нее сначала на лице, потом на груди,наконец, на спине. Она уже забыла, каково это ощущать растекающееся по телутепло, и продолжала подкладывать и подкладывать дерево, пока походный костер непревратился в праздничный. Для животных на равнинных землях, которые тянулисьвдоль Тропы выздоравливающего Луча, костер этот, возможно, выглядел, каккомета, упавшая на Землю, но еще полыхающая. Ыш сидел рядом с ней, навостривуши, глядя в огонь, как зачарованный. Сюзанна все ждала, когда же Роланд начнетпротестовать, скажет, что пора прекратить подкладывать дрова и дать прогоретьтем, что уже лежали в костре, но он не останавливал ее. Сидел, разложив передсобой детали разобранных револьверов, и смазывал их. Когда костер стал слишкомуж жарким, отодвинулся на несколько футов. Его тень выплясывала каммалу вмерцающем свете языков пламени.

— Сможешь ты выдержать еще одну или две ночи холода? —наконец, спросил он Сюзанну.

Она кивнула.

— Если должна.

— Как только мы начнем подниматься к снежным землям, станетдействительно холодно, — пояснил он. — И пока я не могу обещать тебе, что без кострамы проведем только одну ночь. Хотя и не верю, что их будет больше двух.

— Ты думаешь, охотиться будет проще, если мы обойдемся безкостров, не так ли?

Роланд кивнул и начал собирать револьверы.

— Дичь будет через два дня?

— Да.

— Откуда ты знаешь?

Он обдумал, покачал головой.

— Сказать не могу… но знаю.

— Можешь почувствовать запах?

— Нет.

— Прикоснуться к их рассудку?

— Нет.

Она сменила тему.

— Роланд, а если Мордред этой ночью натравит на нас птиц?

Он улыбнулся и указал на языки пламени, под которымипереливались всеми оттенками красного раскаленные угли.

— Они не посмеют приблизиться к твоему костру.

— А завтра?

— Завтра мы будем так далеко от «Ле кас руа рюс», что дажеМордред не убедит их лететь за нами.

— Откуда ты это знаешь?

Он опять покачал головой, хотя подумал, что ему известенответ на ее вопрос. То, что он знал, шло от Башни. Чувствовал, что ее пульсацииоживают в голове.

Словно из сухого зерна проклюнулся зеленой росток. Нополагал, что говорить об этом еще рано.

— Ложись, Сюзанна. Отдохни. Я подежурю до полуночи, потомразбужу тебя.

— Значит, мы начинаем нести вахту.

— Да.

— Он наблюдает за нами?

Наверняка Роланд этого не знал, что полагал, что наблюдает.Воображение рисовало ему худенького мальчика (но теперь у него выпирал тугонабитый живот, потому что поел мальчик хорошо, голого под грязным, рванымпальто. Он находится в одном из этих странных, узких домов, возможно, натретьем этаже, откуда можно многое увидеть. Сидит на подоконнике, подтянувколени к груди, чтобы хоть немного согреться, шрам на боку наверняка ноет, исмотрит на яркую точку их костра, смотрит и завидует. Завидует их дружбе.Половинная мать и Белый отец, оба повернувшиеся к нему спиной.

— Очень может быть.

Она уже начала укладываться, вновь села. Прикоснулась кболячке под нижней губой.

— Это не прыщик, Роланд.

— Нет? — он не отрывал от нее глаз.

— В колледже у меня была подруга, у которой выскочил воттакой же «прыщик». Он кровоточил, потом подсыхал, вроде бы заживал, сноватемнел и кровоточил вновь. В конце концов, она пошла к врачу, специалисту,которых мы называем дерматологами, и он сказал, что это ангиома. Сосудистаяопухоль. Сделал ей укол новокаина и вырезал ее скальпелем. Похвалил мою подругуза то, что она вовремя пришла к нему, потому с каждым днем эта опухольпрорастала бы все глубже. И в итоге могла добраться и до неба, и до носовых пазух.

Роланд молчал, ожидая продолжения. Термин, который онаиспользовала, сосудистая опухоль, отдавался в голове. Он подумал о том, чтотакая опухоль не помешала бы Алому Королю. Да и Мордреду тоже.

— У нас нет новокаина, — заговорила Детта Уокер, — и я этознаю. Но, если придет время, и я скажу тебе, что надо, ты возьмешь нож ивырежешь этот гребаный, отвратительный прыщ с моего лица. И тебе придетсясделать это быстро. Ты меня понимаешь? Тебе ясно, о чем я?

— Да. А теперь ложись. Отдохни.

Она легла. А пятью минутами позже, когда вроде бы заснула,Детта Уокер открыла глаза и сердито

(«Я слежу за тобой, белый мальчик»)

глянула на него. Роланд ей кивнул, и она вновь закрылаглаза. Через минуту или две они опять открылись. На этот раз на него смотрелаСюзанна, и глаза, закрывшись еще раз, более уже не открывались.

Он пообещал разбудить Сюзанну в полночь, но дал поспать надва часа больше, зная, что в тепле костра ее тело действительно отдыхает, покрайней мере, в эту ночь. А когда его прекрасные новые часы показали час ночи,он почувствовал, что наблюдение с них снято. Мордред проиграл схватку со сном всамое темное время ночи, как и бесчисленное количество детей до него. И где быни находилась его комната, этот нежеланный, одинокий ребенок уснул, подоткнувжалкое, грязное пальто и положив голову на руки.