По окончании празднества Марий сразу же выехал из Рима во главе небольшого отряда всадников. Он уже давно получил сообщение от своего заместителя Клавдия Марцелла, что его армия, пройдя быстрыми переходами через Лигурию, расположилась в зимнем лагере близ Вероны, рядом с лагерем проконсула Квинта Лутация Катула.

Аквилий же выступил в поход десятью днями позднее, подождав, когда к нему подойдут вспомогательные когорты из Самния. Он добился от сената, чтобы к двум его легионам присоединили третий, составленный из римских колонистов. В нем много было воинов старших возрастов, когда-то служивших и воевавших в Испании. Были среди них даже старики-ветераны, сражавшиеся еще под начальством Сципиона Эмилиана под Карфагеном и Нуманцией. Вместе с вспомогательными частями союзников и конницей войско Аквилия насчитывало тридцатьь пять тысяч воинов.

Маний Аквилий как военачальник намного превосходил Луция Лукулла, Гая Сервилия, не говоря уже о Публии Нерве. Это был храбрый и опытный воин, проявивший себя в нескольких войнах и десяти больших сражениях. Среди солдат он пользовался уважением за свою отвагу и телесную силу. И, конечно, особой славой он покрыл себя как участник битвы с тевтонами при Аквах Секстиевых в качестве заместителя и друга Гая Мария.

Только в середине апреля, принеся молитвы и дав обеты в храме Марса у Капенских ворот, Аквилий повел свои легионы на юг, делая длинные дневные переходы от рассвета до заката и размещая солдат на ночь в заранее устроенных зимних лагерях на Аппиевой, Домициевой и Попилиевой дорогах. Аквилий спешил привести свое войско к проливу раньше, чем об этом дойдут слухи до Афиниона. Он опасался, что мятежники, узнав о его приближении, успеют занять мессанскую гавань. В этом случае Аквилию пришлось бы искать место для преправы легионов на сицилийский берег где-нибудь севернее Харибды, на пустынном берегу близ Портма или в гавани Навлоха, что заняло бы очень много времени и затруднило доставку продовольствия.

Распоряжения консула властями италийских городов выполнялись неукоснительно. Эти распоряжения были разосланы им заранее. На пути следования войска жители выносили солдатам печеный хлеб, вареную полбу и другие съестные припасы, подвозили на повозках усталых и отставших солдат. Это позволило армии Аквилия совершать переходы по двадцать пять и даже по тридцать миль в день.

В самой Сицилии консул рассчитывал присоединить к своей армии тринадцать тысяч солдат претора Сервилия. Они были расквартированы в Сиракузах и совершенно бездействовали. Аквилий послал туда своего военного трибуна с полномочиями легата Марка Аттия Лабиена, молодого, но храброго и исполнительного командира, отличившегося в битве с амбронами под Аквами Секстиевыми. Он был сильно изранен в этой битве, но вылечился. Пополнения от сицилийских городов обещали быть ничтожными, так как вся провинция была под контролем мятежников, к тому же среди сицилийцев очень мало было желающих сражаться с беглыми рабами, о которых шла молва, что все они исполнены решимости либо победить, либо умереть. Война обещала быть жестокой. Это сознавали и римские солдаты, шагавшие к Сикульскому проливу по италийским дорогам.

* * *

На тринадцатый день похода римские легионы подошли к Регию и разместились в постоянном зимнем лагере неподалеку от старинного храма Нептуна. Сюда же в течение десяти дней подходили когорты италийских союзников, собранные консульскими легатами в различных областях Италии.

Между тем Афинион сосредоточил под Мессаной армию, насчитывавшую тридцать четыре тысячи пехотинцев и пять тысяч всадников. Она была пополнена тысячей пехотинцев, присланных Лукцеем из Катаны. Десять тысяч воинов во главе с Бранеем в это время стояли лагерем у Даскона, под Сиракузами. Ему пришлось снять осаду Акр, чтобы вести наблюдение за преторским войском, состоявшим из двух основательно потрепанных «лукулловых легионов», одного «сервилиевого легиона» и вспомогательных отрядов из сицилийских городов. Общая численность этого войска приближалась к тринадцати тысячам солдат. Большой заботой Афиниона было помешать ему соединиться с консульской армией. Поэтому Бранею было приказано, в случае если римляне двинутся к проливу, следовать за ними, не вступая в бой, до самой Мессаны, где, по замыслу киликийца, можно будет навязать им сражение, используя столь удачный случай атаковать врага с фронта и с тыла превосходящими силами.

Лагерь Афиниона стоял у подножия Халкидской горы. Восставшие укрепляли его с большим старанием. Афинион объявил, что именно под Мессаной решится судьба всей войны и что это место они покинут не раньше, чем разобьют врага.

Переправа консульских войск через пролив продолжалась три дня. Легионеры и союзники-италийцы, высаживаясь с кораблей на берег, сразу приступали к строительству нового лагеря неподалеку от бывшего старого зимнего лагеря, сожженного по приказу Афиниона еще осенью минувшего года.

В это время Аквилий получил короткое послание от Марка Лабиена, который сообщал, что войско бывшего претора Сервилия (тот уже отбыл в Рим) приведено им в порядок и он намерен, разбив преграждающий ему путь десятитысячный отряд мятежников, идти на соединение с консульским войском.

Афинион во главе отборного отряда конников ежедневно появлялся у римского лагеря в надежде увидеть Аквилия и вызвать его на поединок перед началом сражения. Киликиец рассчитывал на то, что спесивому римлянину в присутствии своих подчиненных неудобно будет оставить его вызов без внимания.

На третий день после переправы всего консульского войска через пролив Афинион в очередной раз приблизился со своим отрядом к вражескому лагерю и с радостью увидел у преторских ворот предводителя римлян, окруженного телохранителями и трибунами. Он приказал своим всадникам не трогаться с места и поскакал вперед один.

Киликиец осадил коня на расстоянии броска копья от консула и его свиты.

– Слушай меня, римский консул Маний Аквилий! – прокричал он. – Я, Афинион, царь Сицилии, вызываю тебя на смертный бой. Готов ли ты сразиться со мной? Если готов, назови время и место поединка. Если ты затрудняешься назвать место, предлагаю тебе встретиться завтра на равнине у Халкидской горы перед началом сражения.

Аквилий не замедлил откликнуться:

– Жди меня там завтра, самозванный царь! Я сражусь с тобой.

В тот же день консул созвал военный совет.

– Завтра будет сражение, – объявил он. – Главный мятежник вызвал меня, чтобы скрестить свой меч с моим, и я ни в коем случае не упущу случая собственной рукой прикончить этого наглеца.

Один из легатов попытался отговорить консула от немедленного сражения, считая разумным дождаться Марка Лабиена с двумя легионами, но Аквилий заявил, что он уже решил одним ударом покончить с этой позорной для Рима войной.

– Больше всего я опасаюсь, как бы мятежники не ускользнули от меня и не рассеялись многочисленными шайками по всему острову. Засев в горах на неприступных скалах, они затянут войну и, возможно, надолго. Я не могу этого допустить. Я уничтожу их завтра же. Сенат требует от меня, чтобы к началу лета я высвободил часть войск для отправки их против кимвров. О том же в своих письмах просят меня Марий и Катул. Пусть каждый командир и каждый воин знают, что даже здесь, в Сицилии, они сражаются, чтобы спасти Италию от варварских полчищ.

Квестор Элий Туберон откровенно высказался относительно поединка консула с вождем мятежников:

– Я не сомневаюсь, что в предстоящем сражении римляне одержат полную победу. Но стоит ли римскому консулу отвечать на вызов беглого раба? Не слишком ли велика честь для него? А что если боги позавидуют твоей силе, храбрости и умению владеть оружием? Наша победа в этом случае будет омрачена гибелью консула.

– Мне понятно твое беспокойство, Туберон, – сказал Аквилий, – но я прослыл бы трусом, отказавшись от поединка. А какой пример показал бы я своим воинам? Никто и никогда не упрекнет Мания Аквилия в малодушии и трусости, – гордо закончил он.

Утром следующего дня протяжные звуки труб созвали всех римских солдат на главную лагерную площадь перед консульским трибуналом, с которого Аквилий произнес речь:

– Воины! Вы уже знаете о дерзком вызове, который послал мне, вашему консулу, предводитель мятежников. Конечно, он сделал это неспроста. Он прекрасно наслышан, что Маний Аквилий овеян