и какой-то даже еще выцветше-выцеженной кислотой. — Не хотела спрашивать и просить, как и беспокоить, отрывать тебя… А требовать и заставлять приезжать — тем более… Привязывая же еще тем самым вновь… Так еще и сама же навязываясь! И это же еще не говоря о раннем твоем срыве, нарушении договора-соглашения и подставлении же еще тебя тем самым… а затем же еще и уже себя же саму… под удар! Ведь и если бы она об этом только после всего же узнала… сколько бы было в ней еще и вины! Пусть и в компанию к искусственно же до этого созданной и навязанной… И все же! Она бы просто не простила это себе… Как и себя! Как и правильно же сказал чуть ранее и самому же мне Влад! Теперь ты же это послушай, выслушай и услышь… и если уж не прими и сразу… то пойми! И постарайся, попытайся простить ей это… Как и то, что она просто хотела как лучше… как лучше же считая про и за себя… но и при этом про и за тебя… И пусть обманула… и сама же обманулась… на какой-то момент времени не посчитав это худшим… зато просчитала это и как единственно верный же вариант — чтобы выжить и остаться собой! И то же самое все — с нами всеми, отстранив. Не зная еще всего сознанием — она же понимает это подсознательно и, двигаясь на рефлексах, тянется к этому. Осознает и… принимает. И как бы это ни было сложно сейчас — встань на ее место и выведи уже сейчас всю ситуацию в ноль. Ведь в конце всего этого и когда всем же нам придется не только это, но и все же рассказать, уже она встанет на твое место и будет решать нашу судьбу: казнить или помиловать. И будучи в такой ситуации впервые — она будет все равно опираться на нас и наш же с ней пример.

Ничего не ответив ему на это словами, но и все-таки же кивнув, как и себе же и своим каким-то параллельным мыслям, согласным пусть и не со всем и лишь частично, но и все же, Женя вновь посмотрел на Софию и застыл. С минуту-две так смотрел на нее, не отрывая глаз и даже почти что не моргая и, ощутив наконец до конца и сам ее мокрый и приторный сиреневый страх, окропленный уже и сухой, соленой и кроваво-алой жижей, сплюнул всем этим куда-то под свои же ноги и подпрыгнул, отряхивая невидимую, а скорее даже так и не появившуюся за все это время и на улице пыль со своих джинс и тут же вернул свой пусть уже и не такой темный, но и все же еще строгий взгляд на Софию, спокойно и мерно по слогам проговаривая:

— Подойди ко мне.

И кивнул вновь, но уже и на себя, как и в жесте к себе же, смахивая еще и левой ладонью ее фигуру с лестницы в нужном ему сейчас направлении и в нужное же ему сейчас место — на свое, указывая на него уже и правой, когда Влад и Никита еще и какое-то время помявшись, все-таки отошли за спину Егора, сделавшего перед этим такой же пас и чуть назад. А брюнет же и сам встал на его место, развернувшись к ним уже спиной и лицом же к ней. Прося еще при этом про себя же — сделать это все по его просьбе, но и уже своей воле. Ведь и сам за себя он уже почти что и не отвечал в ожидании. Как и за свои же глаза с душой, что и вновь же мало-помалу начали приобретать уже и черный оттенок с тенью же в и под собой. Вместе и с еле же пока различимым внутри, но и все же уже имеющимся черным дымом от костра на запах и вкус снаружи. Разгорающегося уже не на шутку и не для прыжков над ним. Скорее уже и в него. И именно же — ее. После чего добавился еще и цвет — самой темной ночи и почти такой же, но уже и именно черной бездны из всех же возможных и не. Не намекая, а и давая уже тем самым понять как он был зол — очень зол. В гневе, почти что и ярости, но и пока же еще не в бешенстве. Пока. Пока она сама не встанет перед ним и не сознается же в своей излишней дурости и лишней добродетели. А еще и в замалчивании в уверенности, что все сможет и решит сама. Пусть и ради и без них, как и него же самого все это время, но ведь и не будучи же совсем одной. Пока же он же сам в это самое время будет складывать все кусочки пазла воедино, скрепляя их между собой уже и на момент имеющимися ранами и синяками: побоями в общем и темной же, плотной, закрытой и длинной одеждой в частности. Под параллельный же еще и набат в голове в виде фраз же Егора, но и еще из их же недавнего диалога по телефону, вырванных из контекста и бившихся же сначала целиком и полностью текстом внутри и между его ушей, как и изнутри же о его черепную коробку, а теперь будто и снаружи и словами же вразнобой, вколачиваясь гвоздями и вонзаясь же шипами, иглами и жалами в эту кость и серое же вещество, если уж и не говорить о другой и чужой гроб: «Роза начала счет… Розовый стебель с семью шипами… Мешает Софии с заданиями ангела, помогая же с демоном… Спустила с лестницы… Карина что-то об этом знала и знает… как и о возможных рисунках… но нам не говорит… Как и сама София».

— Второе знакомство… а все интереснее и интереснее… нет… чудесатнее и чудесатнее! — Хмыкнул себе под нос Влад и, отойдя уж и до конца обратно к машине, оперся на ее крышу, почти и распластавшись на ней, так еще и водрузив на кисти рук свою же голову, слегка не улыбнувшись уголками губ вниз. Не желая ни в какую оставлять эту тишину перед бурей незаполненной. Но и будто бы при этом еще и назло не сбивая и расслабляя эту самую атмосферу, как и то следовало бы делать, а разжигая ее еще больше, подкидывая же только в огонь вместо масла —