Домой они добрались только к вечеру,совершенно разбитые. Милиция, протоколы, опять пожарный инспектор, то да се…Каждый почему-то считал своим долгом спросить Инну, был ли застрахован дом, ауслышав сумму, многозначительно крякал, умолкал, а потом начинал смотретьподозрительно. Хотя что уж такого особенного в ста тысячах рублей, если мыслитьмасштабно? По-нынешнему несчастные три тысячи баксов. Ну, три с гаком. Тьфу, ибольше ничего. То ли дело до кризиса! Почему-то особенно настораживало всех,что Инна застраховалась только три месяца назад, в июне. Раньше годами домстоял незастрахованный, а тут вдруг… Больше всех пожимала плечами и делаламногозначительные глазки сама страховщица, как будто это не она лично годамиуговаривала Инну обезопасить свою собственность! А если учесть, что новыйбаллон был привезен вообще две недели назад, тоже как нарочно…

Шустрый инспектор из райотдела милиции, чем-топохожий на молоденького петушка с этим его хохолком над высоким юношеским лбом,попрыгав по развалинам, быстренько пришел к выводу, что газ взорвался не накухне, где обычно стоял баллон («Картина обрушения в этом случае была бысовершенно иная!»), а в подвале, точно посередине, под центром дома. То естьбаллон был нарочно занесен в подвал, а потом, очевидно, включеныэлектроприборы. Взрыв окончательно утратил характер случайности, и неприятныевопросы начали звучать чаще.

Раз двести, не меньше, пришлось повторитьНине, что в момент взрыва они с Инной находились в десяти километрах отсюда,куковали на обочине дороги, но чем настойчивее она это твердила, тем с большейподозрительностью таращились на нее все официальные и неофициальные лица, какесли бы ей полагался процент со страховой суммы за упорное подтверждениеИнниного алиби. И неизвестно, чем бы кончился весь этот кошмар, если быневзрачный мужичонка в телогрейке, надетой прямо на тельняшку, который,заплетаясь ногами, бродил туда-сюда, жадно прислушиваясь к разговорам, вдруг неначал шлепать себя по ляжкам, громко и бесстыдно матерясь при этом.

– А ведь я его видел, фашиста! –заорал он, выпучивая свои покрасневшие, мутные глаза, в уголках которыхскопилась белая слизь. – Видел вчера, гадом буду!

– Кого? – насторожился инспектор.

– Ну, его… – Красноглазый страннозакрутил руками вокруг головы.

– Вовка, мать твою, бабушку ипрабабушку! – тяжелым басом рявкнул крепкий дяденька с окладистой бородойклассического нижегородского купчины. – Говори путем, какого-этогопридуряешься?!

– Ну ты чё, дядь Леш, я и говорю, –присмирел Вовка. – Иду вчера по делу, – он вильнул было глазами, нотут же вновь честно выкатил их на окружающих, – еще не стемнело, магазинбыл открыт. Навстречу прет какой-то… Ну сущий бомж! Одет абы как, патлы торчатиз-под кепки, рожа такая подозрительная, – Вовка чистоплотнопередернулся. – Не наш, думаю. Надо, думаю, за ним проследить, как бы несодеял он чего-нибудь криминального. Я тихонько повернулся и пошел за ним нацыпочках. Сам к заборам прижимаюсь, глаз с него не свожу…

Вовка внезапно метнулся к ближнему забору,припал к нему и, вытянув тощую немытую шею, тревожно завертел головой,изображая, как он выслеживал незнакомца.

Страховщица нервно захихикала.

– Вовка, – скучным голосом сказал«купчина», – тебе же сказали: не придуряйся!

Вовка мгновенно увял, отлип от забора и такимже скучным голосом поведал, что патлатый свернул в проулок и больше он его невидел, не считая того, что «встрел на возвратном пути», приблизительно черезчас, когда шел по тому же делу (тут красные Вовкины глаза опять совершилизамысловатый вираж). Патлатый торопливо уходил из деревни.

– Я сильно занят был, – виноватосказал Вовка. – Не то непременно проследил бы за ним. Да и кто же знал…

Он не договорил, испуганно уставившись наИнну, которая вдруг громко ахнула и схватилась за горло.

Все как по команде обернулись к ней.

– Что с вами, девушка? – официальноосведомился инспектор. – Вам плохо?

– Это же Голубцов, это жеГолубцов! – вскричала Инна.

– Голубцов? – Опер сделал стойку ивыхватил из кармана блокнот совершенно таким движением, как в американскихбоевиках выхватывают пистолет. – Подробнее попрошу!

– Нина, я тебе рассказывала,помнишь? – Инна схватила ее за руку. Глаза – совершенно черные,возбужденные до безумия. – Он приходил к нам в консультацию и качал праванасчет того, что его не стали в больнице лечить. На ноге у него жуткая язва…Хотел затеять процесс против больницы, требовал бесплатного адвоката, а сам-то,господи, бомжара такой, ужасно вонял… Я его поперла! Помнишь?

Нина не помнила, но на всякий случайнеуверенно кивнула. Нет, ну правда, разве мыслимо упомнить все, о чем стрекочетИнка по телефону? Она в последнее время стала такая разговорчивая, выкладываетвсе подряд подружке Ниночке, не заботясь, досуг той или недосуг выслушивать этиоткровения. Половина разговоров происходила так: Нина возилась на кухне, зажавтрубку между щекой и плечом, то и дело ее роняя и еле успевая подхватить надсамым полом, а в это время у нее что-нибудь сбегало или подгорало, Антонворчал, Лапка хохотала… Да разве тут мыслимо что-то запомнить и вообще –услышать?!

Но ее воспоминания уже никого не интересовали.Инспектор зацепился за слово «адвокат» и в два счета вытянул из Инны, где онаработает. И положение несчастной подозреваемой изменилось в одну минуту: оперуже смотрел на нее как на коллегу и твердил, что наверняка это обыкновеннаяместь, какой часто сопровождается деятельность работников юстиции. Дядя Лешаоглаживал бородищу и высказывался насчет того, что беднота завсегда норовитпричинить урон крепкому достатку. Косился он при этом почему-то на Вовку, а тотвытирал уголки глаз и смотрел в небеса, словно искал защиты у высших сил.Страховщица теперь сочувственно улыбалась и говорила, что, конечно, «вашеимущество» следовало застраховать на еще более крупную сумму, потому что «вещи,конечно, были очень хорошие, прямо как в городе». Даже соседка, дом которойпострадал от взрыва и пожара больше остальных, внезапно сменила гнев на милостьи пригласила погорелицу зайти к ней, выпить чайку, «а также подружку вашу идевочку, а то оне совсем сморились».

«Оне» с радостью приняли приглашение и провеличас за чаем с молоком и оладьями со сметаной, пока наконец все формальности небыли исполнены и подруги не смогли уехать. Да, в самом деле, время прошлосовсем недурно, если забыть о том, почему среди бела дня в доме было включеноэлектричество: окна-то забиты, новое стекло соседкин муж только вечером изгорода привезет, а за этими разбитыми окнами зияет черная, обгорелая яма бывшейИнкиной «игрушки».

* * *