На крыльцо выскочила соседка и набросилась наИнну чуть ли не с кулаками. Ее визгливый голос разносился по улице, и людиначали выходить из других домов. Почему-то все они смотрели на Инну с искреннимвозмущением, словно она сама умудрилась устроить этот кошмар со своей «любимойигрушкой» – так Инна называла прелестную дачку. Вернее, то, что когда-то былоею…

Как ни громко кричала соседка, до Ниныдолетали лишь обрывки ее воплей. Но и этого хватило, чтобы выудить информацию инаконец понять: грохнуло вчера около десяти вечера, пожар чуть не перекинулсяна другие дома, народу пришлось отстаивать свое добро, а Иннин дом былоизначально невозможно спасти. Пока вызвали пожарных, пока они приехали израйцентра, который находился чуть ли не в два раза дальше Нижнего, но всеравно, по ранжиру гасить пожары в Сапрыкине должны были именно райцентровскиепожарные…

«Именно поэтому мы их не видели, –кивнула сама себе Нина, почему-то порадовавшись, что додумалась доэтого. – Они же по другой дороге мчались, с противоположной стороны. Не томы всполошились бы, конечно, хотя что проку, мотор же все равно не заводился».

Однако пожарным досталось только обрушитьструи пены на догоравшие обломки, для порядка облить стены ближайших домов – иотбыть восвояси. Соседка, у которой был записан Иннин домашний телефон,пыталась дозвониться ей, но никто не брал трубку.

«Никто и не мог, – подумала Нина. –Мы в это время загорали на обочине. Инна возилась с мотором, а мы с Лапкойвообще спали…»

Инна, не дослушав, вдруг замахала настолпившихся людей, а потом повернулась и быстро пошла, почти побежала кмашине, все так же бестолково размахивая руками. Неловко забралась наводительское место, захлопнула дверцу и даже кнопочку фиксирующую нажала.

Сидела сгорбившись, зажав руки меж колен,крепко стиснув веки. Нина сбоку видела ее бледное, почти белое лицо,заострившийся профиль, страдальческую морщину у рта. Черные кудри, упавшие нащеки, смотрелись как траурная кайма.

– Инночка… – пробормотала онабеспомощно, совершенно не зная, что тут можно сказать.

– Я даже не представляла, – невнятновыговорила Инна, словно губы ей не повиновались, – что это так страшно.

– Господи, Инночка, – всхлипнулаНина. У нее аж сердце заболело от жалости к подруге! – Какой кошмар, чтосломался мотор, мы бы приехали вовремя, что-то могли сделать!

Инна обернулась к ней так резко, что Нинаневольно отпрянула к спинке.

– Да ты что, и впрямь такая дура, что непонимаешь? – безжалостно, ядовито, с необъяснимой ненавистью выдохнулаИнна. – Если бы не эта поломка, мы бы…

У нее прервался голос, и какое-то время онабеззвучно шевелила губами, не в силах ничего сказать.

Но что можно было сказать? И так ясно: если быне эта поломка, если бы они не задержались в пути, дом взорвался бы как раз вто время, когда они были бы в нем.

* * *

«Вот подлость какая! Почему я помню, что кашаэта называется овсянка, хлеб – «Дарницкий», масло – сливочное, кофе приготовленсо сгущенным молоком, а как меня зовут – не помню?!»

И правда – больной помнил уйму всяких бытовыхмелочей, а вот самое главное… И даже зеркало, которое сразу после завтракапритащил доктор, не помогло. Он сосредоточенно вглядывался в краснокожую («Этонебольшие ожоги, скоро все пройдет!»), заросшую рыжеватой щетиной, голубоглазуюфизиономию. Голова была обрита: волосы, по словам доктора, сожгло начисто.

– Ну, нагляделись? – Доктор держалдовольно тяжелое зеркало, уперев в свой живот, и уже устал.

Больной задумчиво кивнул. В целом физиономия,несмотря на ожоги, бритоголовость и общий идиотизм выражения, проистекающий,конечно, от растерянности и неопределенности, не вызывала никаких неприятныхощущений, за исключением одного: это лицо больной видел впервые в жизни. Этобыло лицо человека, которого звали Антон Антонович Дебрский… Странно, сегодняон уже с меньшим отвращением относился к этому словосочетанию. Может,постепенно привыкнет и к имени, и к лицу?

– И как? – с любопытством спросилдоктор.

Больной чуть заметно поелозил головой поподушке.

– Понял, – бодро отозвалсядоктор. – Ну что ж, попробуем следующее средство. Сейчас к вам зайдет одинчеловек, я никаких подсказок делать не буду, попробуйте сами догадаться, ктоэто.

Он приоткрыл дверь, махнул приглашающе, и впалату осторожно, бочком, втерся темноволосый, круглолицый, чрезвычайноширокоплечий крепыш ростом метра полтора – из тех, о ком говорят: «плечист вжелудке».

Он вгляделся в лицо больного и сдавленнопробормотал:

– Это он, да, нет сомнения. АнтонАнтонович Дебрский, коммерческий директор дилерской фирмы «Вестерн». По работехарактеризуется положительно. Ему тридцать два года, женат, имеет дочь… –Он осекся и испуганно обернулся на доктора, который издал какой-то странный,недовольный звук.

«Господи! – обреченно закрыл глазабольной. – Еще и дочь!»

– Да вы свободнее себя чувствуйте,раскованней, господин Красноштанов, – посоветовал доктор. – Что вызажались, словно на опознание трупа прибыли? Как видите, наш пациент вполне живи в сознании.

– Антон, привет! – Красноштановнеуверенно улыбнулся. – Ну, слава богу. Задал ты нам страху! Главное,сделка с этим поганым Асламовым вся на тебе висела, ты нас здорово подставил…

Тут доктор снова сделал недовольный звукгорлом, и Красноштанов суетливо замахал руками:

– Да это тьфу, это ничего, ты, главное,поправляйся…

– Кто такой Асламов? – перебилбольной. – И что такое дилерская фирма «Вестерн»?

Красноштанов растерянно оглянулся на доктора,а тот спокойно сказал:

– В «Вестерне», который продаетавтомобили ГАЗа, вы работаете, ну а Асламов – ваш недобросовестный партнер, такя понял, господин Красноштанов?

Тот поспешно закивал.

Доктор взглянул на больного и вопросительновскинул брови. Тот опять поелозил головой по подушке. Доктор понимающе кивнул ивластно взял господина Красноштанова под локоток:

– На сегодня хватит. Спасибо вам большое,вы пока идите. Если понадобится, мы вас пригласим еще разок.

– Конечно, конечно… – суетливозабормотал Красноштанов, выворачивая свою короткую, крепкую шею, чтобыоглянуться на больного и послать улыбку на прощание: – Антон, ты давай тут это…не залеживайся! Мы тебя ждем!