В этот вечер, как и всегда, Тома и Сида отослали спать вполовине десятого. Они помолились на ночь, и Сид скоро уснул. Том лежал соткрытыми глазами и ждал сигнала, весь дрожа от нетерпения. Когда ему уженачало казаться, что вотвот забрезжит рассвет, он услышал, как часы пробилидесять! Горе, да и только! Ворочаться и метаться, как ему хотелось, он не мог,опасаясь разбудить Сида. И он лежал смирно, глазея в темноту. Его окружалагнетущая тишина. Мало-помалу из этой тишины начали выделяться самые незначительные,едва заметные звуки. Стало слышно тиканье часов. Старые балки началитаинственно потрескивать. Чуть-чуть поскрипывала лестница. Это, должно быть,бродили духи. Мерный, негромкий храп доносился из комнаты тети Полли. А тут ещеначал назойливо чирикать сверчок, – а где он сидит, не узнаешь, будь ты хотьсеми пядей во лбу. Потом его бросило в дрожь от зловещего тиканьяжука-могильщика в стене, рядом с изголовьем кровати, – это значило, чтокто-нибудь в доме скоро умрет. Потом ночной ветер донес откуда-то издали войсобаки, а на него едва слышным воем отозвалась другая где-то еще дальше. Томвесь измучился от нетерпения. Он был твердо уверен, что время остановилось иначалась вечность, и невольно начинал уже дремать; часы пробили одиннадцать, ноон этого не слыхал. И тут, когда ему уже стало что-то сниться, к его снампримешалось заунывное мяуканье. В соседнем доме стукнуло окно, и это разбудилоТома. Крик: «Брысь, проклятая!» – и звон пустой бутылки, разбившейся о стенкусарая, прогнали у него последний сон; в одну минуту он оделся, вылез в окно ипополз по крыше пристройки на четвереньках. Он осторожно мяукнул раза два, покаполз; потом спрыгнул на крышу сарая, а оттуда на землю. Гекльберри Финн был ужетут с дохлой кошкой. Мальчики двинулись в путь и пропали во мраке. Черезполчаса они уже шагали по колено в траве за кладбищенской оградой.

Кладбище было старинное, каких много в Западных штатах. Онораскинулось на холме милях в полутора от городка. Его окружала ветхаядеревянная ограда, которая местами наклонилась внутрь, а местами – наружу, инигде не стояла прямо. Все кладбище сплошь заросло травой и бурьяном. Старыемогилы провалились; ни один могильный камень не стоял, как полагается, на своемместе; изъеденные червями, трухлявые надгробия клонились над могилами, словноища поддержки и не находя ее. «Незабвенной памяти такого-то» – было начертанона них когда-то, но теперь почти ни одной надписи нельзя было прочесть дажеднем.

Легкий ветерок шумел в ветвях деревьев, а Тому со страхучудилось, будто души мертвых жалуются на то, что их потревожили. Мальчикиразговаривали очень мало, и то шепотом; место, время и торжественная тишина,разлитая над кладбищем, действовали на них угнетающе. Они скоро нашли свежийхолмик земли, который искали, и укрылись за тремя большими вязами, в несколькихшагах от могилы.

Они ждали молча, как им показалось, довольно долго. Кромеуханья филина где-то вдалеке, ни один звук не нарушал мертвой тишины. Томулезли в голову самые мрачные мысли. Надо было прогнать их разговором. И потомуон прошептал:

– Как ты думаешь, Гекки, мертвецы не обидятся, что мы сюдапришли?

– Я почем знаю. А страшно как, правда?

– Еще бы не страшно.

Некоторое время длилось молчание: оба мальчика над этимзадумались. Наконец Том прошептал:

– Слушай, Гекки, как ты думаешь, старый хрыч слышит, как мыразговариваем?

– Конечно, слышит. То есть его душа слышит.

Том, помолчав, прибавил:

– Лучше бы я сказал «мистер Вильяме». Только я не хотел егообидеть. Его все звали «старый хрыч».

– Уж если говоришь про этих самых мертвецов, так надопоосторожнее, Том.

После этого Тому не захотелось разговаривать, и они опятьзамолчали. Вдруг Том схватил Гека за плечо и прошептал:

– Тсс!

– Ты что, Том? – И оба они с замиранием сердца прижалисьдруг к другу.

– Тсс! Вот опять! Разве ты не слышишь?

– Я…

– Вот! Теперь ты слышишь?

– Господи, Том, это они! Они, это уж верно. Что теперьделать?

– Не знаю. Думаешь, они нас увидят?

– Ой, Том, они же видят в темноте, все равно как кошки.Лучше бы нам не ходить.

– Да ты не бойся. По-моему, они нас не тронут. Мы же имничего не сделали. Если будем сидеть тихо, они нас, может совсем не заметят.

– Постараюсь не бояться, Том, только, знаешь, я весь дрожу.

– Слушай!

Мальчики прислушались, едва дыша. Заглушенные голосадолетели до них с дальнего конца кладбища.

– Посмотри! Вон туда! – прошептал Том. – Что это?

– Это адский огонь. Ой, Том, как страшно!

Какие-то темные фигуры приближались к ним во мраке,раскачивая старый жестяной фонарь, от которого на землю ложились бесчисленныепятнышки света, точно веснушки. Тут Гек прошептал, весь дрожа:

– Это черти, теперь уж верно. Целых трое! Ну, Том, нам стобой крышка! Можешь ты прочесть молитву?

– Попробую, только ты не бойся. Они нас не тронут. «Сонмирный и безмятежный даруй нам… «

– Тсс!

– Ты что, Гек?

– Это люди! По крайней мере, один. У него голос МэфаПоттера.

– Да что ты?

– Уж я знаю. Смотри не шевелись. Где ему нас заметить!Накачался небось, по обыкновению, старый пропойца!

– Ну ладно, я буду сидеть тихо. Застряли что-то. Никак ненайдут. Вот опять подходят. Вот теперь горячо. Холодно. Опять горячо. Ой,обожгутся! Теперь правильно. Слушай, Гек, я и другой голос узнал, это индеецДжо.

– Верно, он самый, чертов метис. Это будет похуже нечистойсилы, куда там! Чего это они затеяли?

Шепот замер, потому что трое мужчин дошли до могилы и стоялитеперь в нескольких шагах от того места, где прятались мальчики.

– Вот здесь, – сказал третий голос; человек поднял повышефонарь, и при его свете мальчики узнали молодого доктора Робинсона.

Поттер и индеец Джо везли тачку с веревками и лопатами. Онисбросили груз на землю и начали раскапывать могилу. Доктор поставил фонарь вголовах могилы, подошел к трем вязам и сел на землю, прислонившись спиной кстволу дерева. Он был так близко от мальчиков, что до него можно былодотронуться рукой.