раз за разом падать в океан, не хотелось бы на очередном прыжке потерять драгоценную пачку дисков. Уже собирался отправляться в местный лес на поиски легкого дерева для поплавков, когда в одном из закоулков брошенной обсерватории обнаружил целую россыпь древних канистр и банок, по счастью изготовленных не из жести или тонкой стали, а из какого-то варианта бронзы или латуни. К слову, изделий из мной любимой смолы я ни разу не встретил, отчего заподозрил, что она не прошла испытания временем. Это ни разу не смутило, на мой век хватит: внизу, у ручья, еще раньше обнаружил, что ломаные коряги, не знаю, как их обозвать, ветки или корни, липли к рукам, но, стоило их оставить на какое-то время, быстро сохли, покрываясь блестящей водостойкой пленкой. Ее-то теперь и использовал в качестве клея и герметизирующей обмазки. Ничего похожего на проволоку, любых видов веревок или материи, из которой можно было бы соорудить трос, я при беглом осмотре не обнаружил, так что на обвязку и страховочные концы пошла моя расписная рубаха.

Солнце окончательно спряталось за вершинами гор, когда, нагруженный, как носильщик-шерп, я оказался на знакомом берегу. Предстояло проверить все мое имущество: канистра, наполовину наполненная пресной водой, две банки с намертво приклеенными вместо крышек пачками линз, обмотанных полосами ткани, пропитанными липким соком, связка веток-кореньев, по углам которой болталось рассредоточенное имущество, и я – цент микрокосмоса и главный движитель.

Теплилась надежда, что не придется рисковать, что в океанском прибое прячется то нечто, что помогло добраться сюда, но, увы, никого и ничего. Забрался в воду, терзаемый ударами невысокой теплой волны, убедился, что все герметично и не собирается отвязываться, с готовностью болтаясь на воде невнятной кучкой мусора. Слышал, на Земле, в Тихом океане, есть такие места, куда ветер и течения сгребают весь хлам, дрейфующий по воде. Сейчас рядом плясал в прибое маленький филиал мусорных полей далекой родины. И главное: тонуть он не собирался.

Прежде чем прыгать в неведомые дали, решил опробовать у берега, специально прицелившись немного выше поверхности воды. Прыгнул.

Падение, соленая вода, плотно обжавшая тело, первый глоток воздуха – озираюсь, нащупывая рукой подобие фала, соединяющего меня с пожитками. Все вроде на месте: банки, канистра, ветки, веревки. Ощутимо болтает. Рядом темнеет полоса гор. Как и планировал, цепляюсь руками за канистру, повисаю на ней, наполовину высунувшись из воды, тяну за конец, привязанный к одной из банок. Так близко от острова нужды в линзах нет, но хочу убедиться, что смогу повторять эти нехитрые манипуляции там, где болтать будет не ленивый прибой, а могучее дыхание большой воды, где не будет рядом спасительного острова. Вроде все получается. Соскальзываю с канистры – не хватало приложиться при падении пузом по этому чуду. Еще прыжок.

Опять падение, успеваю заметить, как рядом шлепаются о воду банки. Выныриваю. Ага, канистра тоже неподалеку, самодельные тросы не подвели. Отдыхаю, повиснув на ней. Пора решаться – скоро начнет темнеть, и хотя мне мрак не помеха, не хотелось бы искать имущество, если что-то оторвется в потемках, да еще и болтаясь мокрой букашкой над бездной. Но страшно! Ей-богу, страшно! После первого же прыжка я лишусь защиты острова, а что может случиться после десятого или двадцатого? Да и сколько мне прыгать? Я ведь на большое расстояние еще не скакал. А если по неведомой мне причине потеряются банки, – финиш, допрыгался! Даже последний прыжок отчаянья на полпланеты при всем его смертельном риске не смогу сделать.

Решаю: прыгну первый раз по максимуму, если будет жестко, развернусь и назад. Переночую, подумаю.

Ну, хватит соленую воду жевать – вперед!

После мастерской заскочил на почту, и не зря – письмо от мамы. Кир вышел наружу, все равно отвечать надо обстоятельно. Мама любила длинные письма и очень обижалась, если он отделывался общими фразами. На ходу пробежал глазами: кроме обычных семейных новостей, радости оттого, что старший сын, еще не окончив школу, уже получил контракт, разбавленной печалью расставания, глаза резануло беспокойство – мама переживала за будущие выборы Рэя. Кир поморщился, он никогда не обращал внимания на то, что они «ра», но для мамы это было важно. Вот и сейчас она предлагает ему под благовидным предлогом посетить через год дом – вроде и отпуск, и подальше от Великой пирамиды. Кроме желания увидеть сына чувствовалось, что она чего-то боится или опасается. Кир мысленно отмахнулся – обычные глупости провинциалов. Можно подумать, большая политика только и думает, что о никому не известном студенте. «Ра» тысячи, пусть их и становится с каждым годом меньше. Отсюда и запрет на службу в армии, и требование заключать браки только со своими, но их все равно слишком много, а Рэй – один. Для цивилизации и одного достаточно. Да и нет никаких признаков, что нынешний позволит себя сместить. Он уже шесть циклов правит, у него все и вся под контролем, к нему привыкли – никому не нужна смута. А она, вздумай кто-либо поменять Рэя, неизбежна. Любое баронство, примыкавшее к одной из пирамид, немедленно возжелает провести собственного кандидата – это же какой шанс поставить на место обнаглевших соперников. Рэй всемогущ! Достаточно ему зажать какую-то пирамиду, и все! Энергетический кризис! Встанет промышленность, транспорт, голод в городах. Сами полезут молить о прощенье!

Все это понимают, и никому это не нужно. Так что Кир отнесся к материнскому беспокойству со снисхождением. Седьмой Рэй останется на престоле столько, сколько сам посчитает нужным. А выборы – ну что, первый раз, что ли? Да и, если по-честному, никто не хочет перемен. Перемены – это неизвестность, смута и ощущение собственного ничтожества, когда не только судьба, но и сама твоя жизнь по большому счету никому из тех, кто реально участвует в смертельной игре, неинтересны.

Домой ужасно не хотелось. Что там делать? Сидеть в медленно остывающей душной комнате, пить теплый сидр и прислушиваться к шагам соседей над головой? К тому же с хозяином он договорился – съезжать не будет, а значит, и вещи можно не собирать. Искать Инге бесполезно, уже пробовал.

Кир поморщился, почему-то разозлившись на самого себя, и решительно направился к остановке паровика – деньги есть, будем тратить.

Клуб «Веселая Гела», из окон которого была видна макушка Великой пирамиды, был центром студенческой жизни Ура, и, по слухам, в эти дни там было не протолкнуться – выпускники праздновали начало новой жизни или провожали старую, не суть. Отличное место убить вечер!

Два дня пролетело незаметно. Спал допоздна, выветривая остатки