восстании примечательно не только то, что оно было вооруженным, но и то, что это было восстание лагеря, а не в лагере. Фактически его возглавляла административная элита Лесорейда. Явным лидером был начальник подразделения Марк Андреевич Ретюнин, сам бывший заключенный. В 1929 году он был осужден за бандитизм и приговорен к десяти годам лишения свободы за участие в ограблении банка. После окончания срока его наняли на должность начальника лагпункта199. Нередко важные должности в администрации Воркутлага занимали бывшие заключенные, потому что квалифицированных кадров не хватало, и на тот момент Ретюнин был одним из четырех бывших узников, руководивших лагпунктами200. Он имел отличную репутацию как способный и лояльный служащий, отработавший свой срок в воркутинских шахтах201. Даже во время восстания начальник Воркутлага Тарханов не верил, что такой человек мог возглавить его, и по-прежнему характеризовал Ретюнина с положительной стороны202. Ретюнин был не единственным участником восстания из бывших заключенных: его заместитель Афанасий Иванович Яшкин тоже был недавно освобожден после отбытия срока за бандитизм.

Другие предводители восстания были заключенными, служившими в администрации Лесорейда. Один из них, Алексей Трофимович Макеев, бывший директор крупного деревообрабатывающего комбината в Коми, был арестован в 1938 году по делу, жертвами которого стала почти вся политическая элита Коми АССР203. Два других, Иван Матвеевич Зверев и Михаил Васильевич Дунаев, ранее служили кадровыми военными204. И. С. Рыков, видимо ответственный у повстанцев за снабжение, был в 1938 году осужден за «контрреволюционную деятельность» и приговорен к восьми годам заключения205. Все руководители, кроме Ретюнина и Яшкина, были осуждены за «контрреволюционные» преступления; им было от тридцати до сорока лет. По меньшей мере половина были членами Коммунистической партии, и все занимали относительно высокие посты в сталинском обществе. Нескольким еще оставалось отбывать долгий срок, но большинству предстояло освобождение в ближайший год, либо их срок уже истек, но их оставили в лагере из‑за отмеченных выше ограничений военного времени206. Как показало расследование НКВД, восстание планировали и возглавляли руководители лагпункта, и между ними не было разногласий.

Заговорщики соблюдали секретность при планировании восстания, поэтому маловероятно, чтобы многие из остальных двухсот заключенных лагпункта знали о намечавшихся действиях. Но после того как 24 января руководители восстания разоружили охранников и открыли ворота лагеря, к ним присоединилось не меньше половины рядовых узников. Как показало расследование НКВД, около половины этих участников были «бытовиками» (осужденными за «бытовые» преступления), а остальные – «контрреволюционерами». Но размах восстания быстро уменьшился после того, как многие рядовые заключенные покинули его вслед за неудачей с захватом Усть-Усы. К тому времени, как повстанцы отступили из Усть-Усы в сторону Кожвы, у них оставался только сорок один человек, и тридцать пять из них – «контрреволюционеры». Вдобавок к раненым, убитым и взятым в плен в ходе провалившегося нападения многие покинули восстание, особенно бытовики. Сроки у таких заключенных обычно были короче, а потому, продолжая участие в восстании, они рисковали гораздо большим.

О лидерах и участниках восстания известно немало, но очень трудно выяснить, какой мотив подтолкнул их взяться за оружие. Уголовное дело против повстанцев основано главным образом на признаниях их единственного лидера, взятого живым, – Афанасия Ивановича Яшкина. Согласно материалам дела, мятежники стремились поднять восстание заключенных по всему Крайнему Северу, чтобы помочь Германии в войне207. Этим показаниям вряд ли можно верить, учитывая как условия их получения (скорее всего, они были сфабрикованы или выбиты), так и фантастическое содержание яшкинских «признаний». Например, он показал, что одной из главных целей повстанцев было «немедленное развитие частной собственности во всех отраслях экономики, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве» и присоединение захваченных территорий к Германии или Финляндии208. Немцы действительно высаживали десантников на северо-востоке Коми АССР в 1943 году в попытке поднять восстание заключенных для срыва транспортировки угля по Северо-Печорской магистрали. Но представляется совершенно невероятным, чтобы кто-нибудь внедрился в руководство отдаленного лагпункта для разжигания беспорядков в первую зиму войны209. Описанный план помощи Германии в войне типичен для «заговоров», «раскрытых» НКВД в военное время210.

С другой стороны, трудно поверить и тем объяснениям, которые дают бывшие узники в своих мемуарах. Никто из заключенных-свидетелей не выжил, поэтому рассказы о мятеже в мемуарных источниках основаны по большой части на слухах, ходивших по лагерям того региона. Л. Городин, заключенный, переведенный с Лесорейда на Кожву перед самым восстанием, утверждал, будто повстанцы хотели захватить поезд и поехать на фронт воевать против Германии211. Нужно заметить, что эта версия зеркально отражает ту, что изложена в уголовном деле. Зубчанинов, бывший заключенный, служивший в плановом отделе Воркутлага на Руднике и хорошо знакомый с некоторыми лидерами мятежа, писал, будто повстанцы хотели набрать армию из заключенных и «спецпоселенцев», чтобы освободить всех из заключения и ссылки212. Из обеих этих версий видно, что действия Ретюнина и других повстанцев стали романтизировать сразу же, как только слухи о восстании распространились по Воркутлагу и окрестностям. Неудивительно, что история этого восстания распространилась между узниками в форме легенды о трагическом героизме. Пока подавляющее большинство заключенных и незаключенных могли только с безмолвным отчаянием терпеть ухудшение условий жизни в лагерях, горстка людей отважилась на поступок, пусть и безнадежный213.

Вероятнее всего, восставшими двигало нарастающее отчаяние. Было очевидно, что во время войны условия жизни будут быстро ухудшаться для всех заключенных, но руководители Лесорейда имели особую причину для беспокойства. Ретюнин и его сообщники, несомненно, знали о планах ликвидировать лагпункт на Лесорейде и перевести заключенных и служащих на Кожву и в другие части Воркутлага. После окончания строительства железной дороги те лагпункты, что располагались вдоль рек, должны были ликвидировать в пользу тех, что располагались вдоль нового железнодорожного пути. Заключенные и незаключенные, возглавлявшие восстание, занимали привилегированное положение по меркам Воркутлага военного времени: у них были отдельные бараки, усиленные пайки, а по данным расследования НКВД по итогам восстания, они часто выпивали и играли в карты214. Если бы этот лагпункт ликвидировали, то вряд ли у кого-либо из административной группы, включая Ретюнина, сохранились бы на том же уровне привилегии, власть и независимость. Вероятно, предводители восстания полагали также, что в лагере готовятся провести новую серию массовых расстрелов, таких же, как в 1937–1938 годах, о которых они знали по лагерным слухам215. В страхе перед общим ухудшением условий в Воркутлаге, утратой своих привилегий на Лесорейде и, возможно, массовыми расстрелами Ретюнин и его сообщники решили, что