важно. Потенциальная дискредитация, очернение всей ее работы и ее самой как специалиста – вот что могло бы заставить Рубиновую пойти на попятный.

Но Рубиновая была моей клиенткой, больше того – подопечной. Приведи к тому работа, и я ее с ложечки буду кормить и менять ей пеленки… под ее язвительные комментарии. А вот ее противники вполне могут опуститься до публичной компрометации. Мне хватило моего скромного интернет-ликбеза, чтобы понять: авторитет у Рубиновой солидный, и она им дорожит.

Работяги, управившись со своим делом и получив деньги, отбыли восвояси. Рубиновая вручила один комплект ключей мне.

– На всякий случай, – пояснила она. – Ты у нас Чудо-женщина, конечно, но на восьмой этаж по стенке вряд ли залезешь.

– И правда, что я вам, Ильинишна, Спайдермен, что ли? – вживаясь в роль, нагловато отозвалась я.

– Я тебя буду звать Женькой, – ехидно парировала моя клиентка. – Или Женюрой, или Евгеном. Пропуска сюда и на территорию студии я уже заказала, их лучше не терять. Как и ключи, конечно.

– Как скажете. – Я лишь пожала плечами.

Я уже говорила, что психологически подстроиться могу под кого угодно?

Она подбросила свой комплект на ладони. Ключи задорно брякнули.

– Ну что, пойдем с «языком» потолкуем?..

«Язык» – она же консьержка Ольга, весьма кстати была на месте. И время удачно совпало: середина дня, большинство жильцов отсутствуют.

Ольга на вид казалась старше Дарьи, существенно крупнее и выше. Я тут же припомнила, что и она работала в разведке. Я смотрела на эти мощные руки и представила, как почтенная Ольга Константиновна сжимает ими гранатомет «М1» (он же в народе – «базука»), почти ощутила через плотное облако ее духов запах пороха … под мышками ее отглаженной блузки темнели большие пятна пота.

– Ольга Константиновна? – вопросительно глянула Рубиновая.

Ольга Константиновна молча пропустила нас в застекленную нишу.

– Я уж думала, самой пойти покаяться, извелася вся, – пророкотала она грудным голосом.

Вероятно, так в старинных легендах выглядела прекрасная Брунгильда. И эта служебная стеклянная комнатка была консьержке явно мала.

– То есть? – напряглась Лидия Ильинична.

– Та разве ж я не знаю, чего он к вам шастает, букеты вот под пальтом носит, Леонид-то Георгиевич.

– Ольга, давай по-человечески и с самого начала. – Рубиновая кивнула мне на два пластиковых стула. – Евген, будь другом, помониторь обстановку.

Могла бы и не напоминать. Я свое дело знаю.

Некрупная Лидия Ильинична села перед мощной Ольгой Константиновной, поставив стул спинкой вперед, как подросток.

– Вы ведь, Лидия Ильинична, видеозаписи смотрели? – Ольга перестала говорить просторечно. – Смотре-е-ели. Я уж и не собиралась от вас прятаться. Леонид Георгиевич ключ только на час и попросили, сказали, один разок зайдут, соскучились очень. Такая малость. Я подумала, чего он там сделает, за час-то. Сама даже пошла, проверила после него – все чисто.

Ольга примолкла, пожевала нижнюю губу. Внезапно ее глаза увлажнились, заблестели, а потом она и вовсе расплакалась.

– Ну, ну… – Рубиновая встала, грубовато похлопала Ольгу по большому, круглому, как каравай, плечу.

– Лид Ильинична… я ж не для себя! Дашка говорит, вы осерчали дюже… Напортил он вам там, да?..

«Лид Ильинична» взяла с тумбочки возле экранов литровую бутылку «Аква минерале» и молча подала Ольге.

Через минуту Ольга пришла в себя, обтерла лицо влажной салфеткой, отхлебнула воды.

Выяснилось следующее: у исполнительной и обязательной Ольги Константиновны (к слову: «Моссад») давно болела мать. Что-то онкологическое, с длинным заковыристым названием, которое Ольга выговорила без запинки, привычно. И Леонид Георгиевич именно через мать нашел подход к Ольге. Тряхнул связями, протолкнул старушку на внеочередную операцию, обеспечил качественную реабилитацию. Взамен попросил немного: один раз впустить в квартиру бывшей жены, а до этого сообщать обо всех передвижениях Лидии Ильиничны.

– Так-то – просто – когда приходите-уходите, каким тоном поздоровались, что надето на вас было… Шелуха-чепуха… Во, еще – одна ль пришли али с кавалером каким видным.

Я аж обернулась обратно от коридора. Слово «кавалер» я последний раз слышала во Владивостоке в шестилетнем возрасте от своей бабушки по отцу. Воображение дорисовало Ольге Константиновне кокошник и сарафан.

– И… давно он так просил?

Я успевала следить и за Ольгой, и за коридором.

Ольга потупилась. Рубиновая выглядела спокойной. Похоже, все раздражение, копившееся для консьержки, она придержала для бывшего. Что с Ольги спрашивать – отчаявшаяся женщина, а тут такой шанс.

– Да вот уж с полгодика назад, как маме-то операцию сделали… она уж и на ножки у меня встала, ходит – не нарадуется…

– То-то он, *****, и не выясняет у меня про личную жизнь, – лирично прокомментировала госпожа продюсер. – И ты все эти полгода ему и рассказывала про меня?

– Рассказывала, Лид Ильинична. Все опасалась, как бы он про похабство какое спрашивать не затеял, но он же у вас культурный, не дурной какой-нибудь.

– И он только один раз попросил ключ? – Рубиновая так и впилась взглядом в лицо бывшей разведчицы.

– Лид Ильинична, как на духу – один-разъединственный!

Госпожа продюсер обернулась ко мне:

– Женя, что скажешь? Врет?

Я смерила взглядом консьержку.

Та нервно оглянулась на меня, потом на Лидию Ильиничну.

– Лид Ильинична, я вам и записи дам, коли захотите – проверите, все чисто! Все цело!

– Ладно, не трясись, Ольга…

Ольга шумно выдохнула. Это очень походило на вздох какого-нибудь гигантского животного. Интересно, это ж как она в разведке служила, готовая при малейшем давлении рассказать все. Впрочем, не мне судить. Разведка – молотилка не хуже спецназа. Мне еще повезло выбраться крепким, практически не треснувшим орешком.

– Вы не подумайте, я уж и проверила-то после него, не напакостил ли чего… – повторила она уже гораздо спокойнее и тверже.

– А ты, Ольга, как проверяла – не заметила что-нибудь необычное? – вдруг вскинулась Рубиновая.

Ольга Константиновна сосредоточенно насупилась. Все ее лицо вдруг приняло выражение «прибить супостата». Вот теперь про «Моссад» верилось.

– Я вот помню, вы окошечки-то по всякому своему отъезду намертво закупориваете… а тут захожу – струя, сквозняк то есть. И розами