Но и схожего между ними еще хватало: оба близнеца были темноволосые, с василькового цвета глазами, плотно сложенные и одного роста со мной. Последнее было важно – никакой природной возможности смотреть сверху вниз!

Я помнила, что из двоих братьев именно Юрий более тщеславный и самоуверенный… что ж, по нему это было видно. Да и тон голоса (брезгливое удивление), знаете ли, и высокомерно поднятая бровь, и попытки разглядеть мой пропуск.

– Допустим. – Я напустила на себя дружелюбно-туповатый вид в духе «да я ниче тут, просто сижу».

Юрий Сергеев вздохнул. Наверняка решил, что имеет дело с дебилкой.

– Вы с кем-то пришли или дожидаетесь встречи с кем-то? – раздельно и медленно повторил он.

Дикция у него оказалась превосходная. Под стать гладкому недовольному лицу.

Ох, сейчас бы жвачку зажевать, ты, дружок, еще больше взбесился бы! Да, этот субъект так и провоцировал дать ему весомый повод для недовольства.

– А, я с Ильинишной! – «догадалась» я и убрала руки, тыча ярко-розовым ногтем во временный пропуск.

Во время этого умного и содержательного диалога второй близнец, Глеб Сергеев, стоял возле двери в зал, терпеливо дожидаясь брата. Он не делал попытки поторопить его и не удивлялся, с чего тот прикопался к незнакомке, задерживая их обоих.

И да, в отличие от Юрия, одетого в дорогой темно-серый костюм с галстуком и обутого в лакированные ботинки, Глеб был в кроссовках (фирменные, определила я, но уже истрепанные); одетый в растянутые джинсы, футболку и кардиган с бахромой, он не отрывал взгляда от планшета и придерживал на плече большую пеструю авоську. И борода – борода была внушительная, такую какому-нибудь байкерюге в самый раз.

– Вы имеете в виду Лидию Ильиничну Рубиновую? – все так же брезгливо-дотошно допытывался Юрий. – Вы пришли с ней?

– Дык, да, я ж сказала. – Теперь уже я уставилась на Юрия как на недоумка. – А че не так-то? Здесь типа нельзя?

«Можно, но не вам», – так и говорило выражение лица этого глянцевого типчика.

– Юр, – крайне флегматично позвал Глеб Сергеев. – Чего ты застрял?! Пошли.

Вопреки моим ожиданиям, Юрий немедленно и без малейшего возражения послушался. Я отметила, что он проскочил в дверь первым, не дав брату приоткрыть ее.

Интересно, они соперничают? Глеб не выглядел очень уж амбициозным, мягко говоря.

Я поерзала на жестком стуле, затем встала и прошлась туда-сюда. Я не боялась помешать собранию – я умею ходить тихо в любой обуви. А уж в специальной моя походка бесшумна, словно кошачья. Но даже так мне было толком не услышать, о чем говорят на заседании. Что-то басил Чижик-пыжик, а вот защебетала верная делу Снежанна…

После разминки ног я занялась разминкой мозга. Надо же хотя бы примерно представить, откуда может исходить угроза.

Могли ли близнецы быть причастны к покушению? Выгодно ли это им?

Едва ли. Если материал, которым располагала Рубиновая, был так скандален, то это, напротив, должно подстегнуть их. Но даже у тщеславных людей есть свой предел. Насколько сильно близнецы готовы рискнуть ради сенсации?

А Снежанна? Нескольких минут контакта с ней мне хватило, чтобы понимать: преданная ассистентка может досконально знать планы начальницы… чтобы как можно лучше исполнять свою работу, конечно же! Но эту же осведомленность она могла бы использовать и Рубиновой во вред. От меня не укрылось то въедливое нетерпение, с которым Снежанна расспрашивала Лидию Ильиничну.

Если карьера Рубиновой накроется медным тазом из-за «табачного» материала, то, вполне вероятно, под этим тазом окажется и госпожа Штык. Скандал, грозящий потерей работы, ей точно не нужен. Но если у Рубиновой будут гарантии благополучного исхода и даже бонусов… тогда, вероятно, Снежанна пойдет с ней до конца.

А вышестоящее начальство? Черт, из всех кандидатов здесь, на «Солнце», Чижиков выглядел наиболее перспективным. Пост важный, ответственный, поди, и зарплата ему под стать. Такому персонажу есть что терять.

Вообще, каков процент острых, скандальных репортажей на «Солнце»? Надо бы расспросить Рубиновую. Если она одна здесь возмущает спокойствие, то начальству может быть сподручнее просто убрать неудобного человека. Тихо ликвидировать. Не раз и не два на службе в «Сигме» я становилась свидетельницей такой ликвидации. Полковник Анисимов оказался тем же «неудобным». Но он не позволил унизить себя и, подобно патрицию в Древнем Риме, ушел сам.

Я поежилась, отгоняя неприятные воспоминания, и вернулась к рабочим мыслям.

Разумеется, и «Гефест» не стоит сбрасывать со счетов. Строго говоря, они должны быть первыми в списке – действия Рубиновой напрямую ставят под угрозу благосостояние всей фирмы. А уж тем более – благополучие господина Куприянова.

Любопытно, если покушение было организовано кем-то из «Гефеста»… знал ли об этом Леонид Георгиевич? Допустил бы он угрозу жизни или здоровью бывшей супруги, за которой, как выразилась бы моя тетушка Мила, до сих пор волочился?

А Виктор Иванович Рыба – как он там? Надо будет позвонить Шурке Осколкину. Он обещал присмотреть за впавшим в кому ученым. Ведь на нынешний момент у Рубиновой еще не было компетентного информатора, способного дать интервью и подтвердить весь добытый материал.

Хотя… Будь я на ее месте, заручилась бы поддержкой влиятельных друзей, да и оповестила бы общественность через какую-нибудь газету с большим тиражом, уважаемую и солидную. Да что там, сгодился бы и авторитетный интернет-портал…

Так, Охотникова, не втягивайся. Было у тебя по молодости, что ты слишком уж сочувствовала клиентам, и тогда это могло выйти боком. Нужно четко разграничивать, чем ты можешь помочь, а чем – нет. И не представлять себя на месте клиента. Иначе тобой начинают пользоваться… пытаться пользоваться, по крайней мере. Вот и сейчас – не втягивайся!

Мои размышления прервал звук открываемой двери.

– Евгения Максимовна, – флегматично позвал меня Глеб Сергеев.

Бородатая его физиономия была под стать голосу, невозмутимо-сонная. При виде этакого «портрета» моментально вспоминались всевозможные анекдоты про эстонцев.

Я выжидающе уставилась на него: может, пояснит, зачем позвал? Но Глеб все так же молча смотрел на меня полузакрытыми глазами, будто уже забыл, для чего обратился.

– Че? – Я не выдержала первой.

Глеб посторонился, оставляя дверь открытой. Это определенно означало приглашение.

Я зашла, теперь