и то мясистее… И сам собою короткий, тощий, как не переломился еще под закинутым на плечо мешком.

Сколько ж ему лет?

Вроде не совсем дитё, но даже голос на место не встал, то внизу гудит, то почти до писка взмывает, петуха дает. И ведь не вглядишься в лицо, не рассмотришь как следует – оно чумазое такое, словно малец с рождения воды чистой не видел и разве что в болоте купался, так что из-под шапки и не волосы торчат, а застывшие куски грязи.

– Как звать тебя? – спросил Руслан, и волхвенок дернулся, застыл, затем руку от морды конской отдернул и под плащ спрятал.

– Иром зови, – откликнулся наконец, не оборачиваясь, попятился и в землю уставился, камень сапогом всковырнул.

– Ну что, Ир, мечтал о странствиях? Так взбирайся в седло.

Малец замычал и головой мотнул:

– Сам садись. Я пока на своих пойду. В лесу больно не поскачешь, так что не отстану, я быстрый.

– Если за Бурана переживаешь, он и не таки… – начал Руслан, но его перебили:

– Что я, девка, в одном седле с тобой тереться? Сказал же, пешим пойду.

Ах вот оно что.

– Много ты знаешь о девках, седлах и битвах страшных, когда раненого побратима на себе везешь. Но дело твое.

Кажется, Ир облегченно выдохнул. Мешок с плеча сдернул, протянул – рука дрожала, пока на весу его удерживала – и на Руслана покосился.

Тот усмехнулся. Хотел было сказать, что раз такой ловкач, то и поклажу пусть сам тащит, но не стал. И без того под этим взглядом извергом себя чувствовал, который над ребенком измывается. Так что взял мешок, к луке седла привязал, потрепал Бурана по холке и на спину ему вскочил.

– Отстанешь…

– Да помню, помню, – проворчал Ир, в мятель заворачиваясь. – Искать не будешь.

Руслан бы искал, пусть недолго, и все же… но говорить об этом точно не собирался.

– Куда?

– На восход.

* * *

– Не устал? – спросил он через десяток верст, когда дыхание Ира хриплым сделалось, а шаг – медленным.

Кочки и деревья поваленные явно давались ему тяжелее, чем Бурану. Да, промчаться по лесу как по полю широкому не получилось бы, и все ж Руслану приходилось сдерживать коня, который иначе и меж стволов шел бы куда проворнее, даром что здоровенный.

Ир глянул на него исподлобья, шапку стянул, лоснящееся от пота лицо обтер ею – только грязь размазал – и снова нахлобучил до самого носа.

– Не устал, – ответил хрипло.

Упрямец.

– Как ты в ученики к волхву попал? – спросил Руслан еще версты через три.

Ехать в молчании ему не нравилось, а сам Ир заводить беседу не спешил и вообще вдруг каждое слово стал взвешивать.

– Отдали.

– Родители?

– Угу.

– Вот так просто отправили в пещере жить? Неужто не обливались сердца кровью?

Ир хохотнул, но горько как-то, отравленно, и пробурчал едва слышно:

– Не у всякого родителя есть сердце.

Этого Руслан понять не мог. Может, потому что видел в жизни лишь счастливые семьи – даже родители Третьяка, нарекавшие детей по очереди рождения, все ж любили их до беспамятства, – а может, просто страшился сам создать несчастливую. Выбрать не ту женщину. Не ощутить родства душ. Не передать эту связь сокровенную сыновьям и дочерям. А то и вовсе озлобиться…

«Но теперь о том можно не волноваться. С такой, как Людмила, не познает счастья только дурак».

Мысль отчего-то не грела, только бередила нутро, и Руслан снова заговорил, рассеивая неуютную тишину утреннего леса. Шорохи да шелесты никуда не делись, но… где трели птичьи? Где стрекот жучков и писк грызунов подземных?

– Когда спасем жену мою, увидишь, какой должна быть мать. Нет девы краше и скромнее.

– Какая она? – Впервые в голосе Ира интерес прорезался.

– Я же сказал…

– Ну да, красивая и скромная. И все?

Руслан нахмурился, повод невольно в кулаке стиснул, но тут же расслабил пальцы.

– Добрая. Чистая…

Слова подбирались с трудом, и в душе поднимался гнев. С чего он вообще должен отвечать на глупые вопросы?

– Была у меня лошадка, – промолвил Ир с тоской, верно, и правда была. – Красивая, добрая, чистая… но, как видишь, я на ней не женился.

– Ах ты!.. – Руслан замахнулся, уже зная, что не дотянется – так резво малец отскочил от Бурана, – и руку пришлось опустить. – Мудрец выискался. Подрасти сперва, хоть одну девку пощупай, а потом о делах взрослых рассуждай.

– Пф, дела взрослые… Не надо мне никого щупать, чтоб знать: в человеке всякого полно и не все тебе по сердцу придется. Так что если любить, то не за скучные добродетели, которые и так в каждую девицу вкладывают, а за другое.

– Какое «другое»? – почти прорычал Руслан.

И чего он этого словобреха в пещере не бросил? Неужто сам с мавками не расправился бы? Да и к мавкам ли они идут али просто по лесу шляются, пока волхвенок не наиграется в бродягу?

– А вот такое…

Ир вдруг осекся, головой завертел, и Буран следом уши навострил, заржал тихонько.

– Озеро рядом, – прошептал Ир.

– Так поторопимся!

– Ш-ш-ш, там есть кто-то… только не…

Но Руслан уже разглядел меж деревьями отблески глади озерной и погнал туда коня во всю прыть.

* * *

– Окаём суемудрый… выпороток безголовый… дурак, ох, дурак…

Фира лезла сквозь кусты прибрежные и бормотала, не боясь ни шорохом себя выдать, ни голосом, ибо железо по ту сторону громыхало так неистово, что ее все равно не услышали бы. Она раздвинула ветви с пахучими бутонами, чихнула от попавшей в нос пыльцы и сквозь набежавшие слезы уставилась на драку.

Не удивилась даже, что именно Рогдай явился к озеру с ними в один час. И что набросился на Руслана как обезумевший.

Руслан защищался, видно было. Подстраивался под чужие удары, чужую волю и все норовил ход боя переломить, но пока безуспешно. Вот скрестились мечи – искры посыпались, вот взвился на дыбы Буран, и вороной конь горца отшатнулся, но тут же кругом врага обошел в надежде, что хозяин успеет ударить сзади.

Странная то была битва, медленная, тягучая. Или, может, у всадников всегда так: не до ловкости им и резвости, когда не только мечом, но и жеребцом правишь.

Вмешаться хотелось, но было страшно. Не выдать себя – навредить Руслану. И все же Фира выползла из кустов на берег, пальцы в землю рыхлую погрузила и затаилась, силу призвав.

«Жди, жди…»

Когда же вспомнил Рогдай об излюбленной своей тактике – не ездока, лошадь губить – и замахнулся не на Руслана уже, а на Бурана, время пришло. Зарычала Фира, огонь из сердца вытолкнула, погнала по венам и дальше, в землю, разломы и трещины представляя. И берег и впрямь встряхнулся да лопнул поперек, как полено под топором.

Вороной вскинулся так внезапно, что не успел Рогдай поводья перехватить, накренился в седле больше обычного да и повалился наземь. А Руслан возьми да и спрыгни следом! Еще и Буранушку шлепнул, прочь отсылая, подальше от трещины и меча вражеского.

– Встань и со мной сражайся, не с гнедым моим! – воскликнула Руслан, и кабы не оставались руки Фиры в земле зарыты, она б уже по лбу себя хлопнула.

«Сама-то многим лучше? – проглумился голос в голове. – Говорили тебе: утопи…»

– Говорили, говорили, – хмыкнула Фира, – а вот кто… тут еще разобраться надо.

Рогдай меж тем уже поднялся, сноровисто, плавно, и впрямь как лев горный, и доспех тяжелый не помешал. Поднялся и снова в бой ринулся, но на сей раз Руслан успел атаковать первым, задать ритм, так что теперь именно он давил, рубил и оттеснял соперника к воде, а тот знай только отбивался.

Меч огромной, тот, что грозил Фире во вспышках молний, не успел, не помог, когда клинок Руслана вошел в прореху между наручью и прикрытым плечом и разделил свободную руку Рогдая надвое. Не отвалилась нижняя часть, но ломтем на жиле локтевой повисла.

Горец не издал ни звука, а вот Фира вскрикнула, задышала глубоко, часто, боясь, что вывернет ее наизнанку от вида брызнувшей во все стороны крови. Впрочем, от боли еще никто не убегал, так что закачался Рогдай, замедлился и не мог уже с той же ловкостью отражать удары. Только сжимал целой рукой меч все крепче, с ноги на ногу переваливался и бледнел на глазах.

– Ты недостоин ее, – прохрипел Рогдай, но зря на слова отвлекся.

Следующим замахом Руслан перерубил ему левое колено.

Горец на другое рухнул, клинком попытался в землю упереться, но не удержался, завалился навзничь в воду