хрена тебе было обязательно жениться на ней? Ты повторяешься. Можно же было просто объявить ее дамой своего сердца: цветы, понты, победы…

— Ты не понимаешь, сэр! — разочарованно протянул Фома. — Во-первых, я так и хотел сначала сделать, но потом решил сохранить деньги, поэтому и заявил о желании жениться во всеуслышание.

— Но денег-то ты не получил! Мог бы и отказаться!

— Представь, что было бы с девочкой, дубина! Придворная жизнь тяжела и опасна!

— Когда ты успел это узнать? — усмехнулся Доктор.

— Мы теперь знать, должны все знать! Кстати, хочу заметить, что тяжелая графская жизнь мне по плечу.

— Жалко девочку.

— Доктор и жалость к женщине! — хохотнул Фома. — Непрофессионально. Тема для диссертации.

— Для десерта, — уточнил Доктор, кивая на лакеев, снующих с розеточками мороженного.

— Ты становишься равноправным собеседником! — поразился Фома. — Отрадно! Но… во-вторых, должен же я оставить свое родовое гнездо, Иеломойщину, на кого-то, кто будет управлять им в мое отсутствие?

— Управляющая, — понимающе кивнул Доктор. — Мудро. Экономно.

— Отвали, умник! Ты должен быть деликатным, судя по твоим рукам и шее, а ты хамишь!.. Девочке некуда податься: родных нет, в монастырь обратно не возьмут, так как она почти два года при дворе, известном своими нравами. Ну а здесь, при дворе, сам понимаешь… да я тебе говорил!

— Ну ты выстроил, прямо оправдание добра! А где же главная причина?

Фома удивленно посмотрел на Доктора.

— Док, такое спрашивают только самые близкие друзья и то не очень надеясь получить ответ. А ты — провокатор, подлец и манипулятор! Какого черта?!

— Извини, забылся… — Доктор внимательно рассматривал розетку с мороженным, пытаясь понять контент. — Но почему бы тебе не признаться, что ты по уши влюблен, коль скоро это видно за версту? Мэя, кстати, знает, что ты подвержен этим припадкам раз в неделю? Ты ей сообщил об этом, как честный матрос? Неделя кончается…

— Сэр Хулиус, вам повезло, что у меня праздник, инаугурация. Считайте, что я ничего не слышал. Тем более, что я не сказал самого главного, наследник! Где-то же у меня должна быть нормальная графская жизнь: с женой, балами, охотой? Мне охота, понимаешь?

— А мне — рыбалка.

— Ну, это ваше, плебейское! Я пожалуй выделю тебе в имении пруд, чтобы ты с ума не сошел от зависти и безделья.

— Не сойду, у меня еще столько твоих дыр впереди. Ты не сойди.

— Озорники вы, рыбаки! Надо бы у Фрейда справиться, что это значит — задумчивость с удилом в руках, в ожидании дыр?.. Надо избавляться от этого простонародного времяпрепровождения. Посмотри на меня!..

На Фому было любо дорого смотреть.

Торжественная часть давно закончилась, в соседних залах гремела музыка, носились пары, и хоровод, иногда выплескиваясь в зал, захватывал новые жертвы. Графа Иеломойского то и дело приглашали, но он отказывался, ссылаясь на мертвецкую усталость. Пригласить же сэра Джулиуса никому и в голову не приходило — холод, источаемый им, останавливал кровь самых разгоряченных дам в радиусе трех метров. Доктор готовился к завтрашнему походу, кристаллизуясь в монолит.

— Мэя, а ты почему не танцуешь? — удивился Фома, обратив внимание, что все их окружение, сидит за столом и скучает, пока они с Доктором выясняют отношения.

— Мартин, хватит трепаться и таскать трюфеля, пригласи даму! Сколько можно рассказывать о своем проигрыше?

Мартин который раз рассказывал, как поставил всю свою наличность («всю жизнь горбатился!»), тридцать, что ли, золотых, на Скарта, в надежде подзаработать еще немного. Победа Фомы для него обернулась финансовым крахом и, чтобы не двинуться на этой почве, он считал теперь графа своим должником, уверяя всех, на голубом глазу, что сэр Томас все это подстроил. Уверял он в этом и самого графа, на что обычно словоохотливый Фома даже не знал, что ответить. Мифический, надуманный долг на глазах превращался в реальную претензию — сорок золотых.

— Почему сорок? — поражался Фома.

— А упущенная прибыль?! — удивлялся в свою очередь Мартин.

— Не финти, ты же говорил, что рассчитывал получить пять золотых? Ставка была шесть к одному!

— А моральный ущерб, ваше сиятельство?

— То что я остался жив для тебя моральный ущерб, паршивец?!

— Нет, моральный ущерб, это то, что у меня украли надежду! Ну и деньги.

Вот и поспорь с ним. Фоме хотелось смеяться от бессилия что-либо объяснить маленькому прохвосту. Вот и сейчас он с удивлением поймал себя на мысли, что признает долг, раз спорит.

— Ладно, сэр Хулиус захватит завтра пару земель и отдаст тебе мой долг, потерпи денек! — со смехом сказал он.

Мартин, как само собой разумеющееся, заявил, что может потерпеть даже два.

— Каков наглец! — восхитился Фома. — Ну хорошо, Марти, теперь гарантом моей несостоятельности будет сэр Хулиус…

Широкий жест в сторону Доктора.

— Сэ-эр?.. Пришла пора платить по долгам, в которые вы меня вогнали.

Мартин подобным поворотом был, похоже, удовлетворен, настолько, что позволил себе сменить тему.

— Ваше сиятельство, а почему вы называете вашего друга то сэром Джулиусом, то сэром Хулиусом? — спросил он.

Сидящие вокруг с любопытством посмотрели на графа, это действительно было интересно. Доктор сделал приглашающий жест рукой: мол, давай, матерщинник гишпанский, объясняйся!..

— А это у нас, Марти, народный рыцарский обычай, — неспешно начал Фома, еще не зная, что, собственно, наврать по этому поводу.

Мэя с любопытством ждала его объяснений. Он подмигнул ей: ну не повторяться же!

— У нас на родине, среди странствующих рыцарей, — начал он проникновенно, — принято называть людей, вдруг ставших особенно близкими, на слог “ху”. Это происходит, как правило, после необыкновенно приятных событий, которые ты запоминаешь на всю оставшуюся жизнь. Например, когда вы чудом остались живы, несмотря на старания друга или попали в яркую, запоминающуюся беду, благодаря его помощи…

— А!.. Я понял!.. — воскликнул