И им бы это удалось, если бы ты столько не грешил, переписывая сутры. Ты ел рыбу, возлежал с женщинами, ни разу не совершал обряда очищения, копировал сутры в мечтаниях о женской ласке. Подобным поведением невозможно стяжать благодать – вот и переродились твои заказчики в страшных и лютых воинов. Велик их гнев, потому и потребовали привести тебя сюда для мщения. Земная жизнь твоя еще не оборвалась – сюда ты вызван из-за их жалоб».

Как только узнал об этом Тосиюки, грудь его страшно заболела, как от колотой раны, сердце словно замерзло, а дыхание остановилось, как у мертвеца. «Как же меня накажут?» – спросил Тосиюки, и ответом было: «Этого и словами не описать. Видишь у некоторых двуручные мечи-тати, а у других – катана? Сначала они разрубят ими твое тело на двести частей, и каждый из воинов заберет себе по куску твоей плоти. Среди тех двухсот кусков обязательно окажется твое сердце – невыносимо больно будет смотреть, как они станут его истязать! Те нестерпимые муки даже сравнить не с чем!» Тосиюки вопрошал: «И все же есть ли способ спастись?» Ему отвечали: «О своем спасении раньше надо было думать! Как ты теперь себе поможешь?!» И от этих слов у несчастного словно ноги отнялись…

Шли они дальше, и впереди показалась широкая река. Воды ее были темными, словно тушь. Тосиюки ужаснулся при виде мутных вод и осмелился спросить: «Отчего вода в этой реке цвета туши?» «Тебе ли не знать этого? Вся тушь, которой ты переписывал “Сутру Лотоса”, вылилась в эту реку!» – последовал ответ. «Но по какой же причине вся тушь теперь течет, словно река?» – не унимался каллиграф. В ответ последовало: «Сутры, переписанные с истинным тщанием и верой, отправляются прямиком в царство Эмма, где и хранятся с благоговением. Ты же переписывал сутры, оскверняя свою плоть и душу, а такие сутры выбрасывают в поле – ливень смывает с них всю тушь, и она выливается в реку. В этой реке и течет тушь из переписанных тобой сутр». От услышанного Тосиюки еще больше перепугался. «Умоляю вас, помогите мне спастись – даже в таком положении должен быть выход», – рыдал он, но конвоир ответил:

«Мне очень жаль, но будь твой грех незначительным, я бы нашел способ тебе помочь. Однако тяжесть твоего греха и словами не описать, и осмыслить даже трудно – так что и не проси!» После такого ответа бедняге не то что рот открывать расхотелось, от смертельного ужаса он едва передвигал ноги. Тут откуда ни возьмись к ним подбежал страшного вида человек и стал отчитывать конвоира: «Опаздываете! Давно уже должны были явиться!» Тот встрепенулся, и Тосиюки поволокли к огромным воротам, где на него надели ярмо, всю остальную упряжь и связали, словно свиток.

К воротам со всех сторон света прибыло несметное количество людей, чтобы истязать его. Собравшиеся заняли все свободное место в воротах – не осталось и клочка пустой земли. За воротами можно было увидеть тех самых двести воинов – глаза их были налиты кровью. Заприметив своего мучителя, они стали облизываться и ходить кругами, видимо недовольные его задержкой в пути. Несчастный Тосиюки был ни жив ни мертв от страха.

«Ах, что же мне теперь делать?!» – вскричал он, конвоир же отвечал вполголоса: «Дай обет переписать “Сутру Золотого блеска”!» И в тот момент, когда Тосиюки проходил через ворота, он дал обет скопировать сутру и провести молебен во имя своего спасения.

Вот вошли они в ворота и оказались перед судом. Сначала судья уточнил имя Тосиюки, затем же обратился к конвоиру: «Почему же вы опоздали, несмотря на множество жалоб?» Тот отвечал: «Я привел грешника сразу, как только был за ним послан». Судья продолжил: «Какие благие деяния ты накопил в своей жизни?» «Ни о чем подобном я и не думал. Только раз двести переписал “Сутру Лотоса” по просьбе разных людей», – отвечал Тосиюки. Выслушав ответ, судья произнес: «Твоя жизнь в мире живых не закончена – есть еще время. Но вот беда: люди, заказавшие тебе сутры, не находят себе упокоения и подали на тебя жалобу. Стоит поскорее выдать тебя этим людям – пусть теперь делают что хотят!» Услышав это, воины радостно подались вперед. У Тосиюки зуб на зуб не попадал от ужаса, но он вовремя спохватился: «Как же так?! Ведь я давал обет переписать “Сутру Золотого блеска”, что в четырех свитках, а затем и молебен отслужить. Не успел я приступить к работе, как меня доставили сюда. Нынешний мой грех слишком тяжел, а если я еще взвалю на себя новый, то совсем не смогу спастись». Судья пришел в изумление от услышанного: «Правду ли он говорит? Если это так, то очень жаль. Откройте-ка Реестр – проверим по нему!» По приказу судьи прислужник принес тяжеленную книгу, на вид – огромную подшивку с бумагами. Тщательно пролистав ее, судья обнаружил запись обо всех поступках Тосиюки, да вот только не было среди них ни одного благого деяния, а сплошь и рядом одни только грехи! Обет переписать «Сутру Золотого блеска» был дан при проходе сквозь ворота, потому запись о нем значилась лишь в самом конце перечня. «Есть такое дело! Весьма жаль, что обет был дан в последнюю минуту, но на сей раз стоит его простить и дать время для исполнения данного обета!» – вынес судья свой приговор. В тот же миг алчущие добычи воины со свирепыми глазами, потирая руки, на которые из ртов текли слюни, испарились, словно их и вовсе не было.

Не успел Тосиюки дослушать слова судьи о непременном исполнении данного им обета и понять, что прощен, как вновь очутился в мире людей.

Жена и дети оплакивали его два дня кряду. Тосиюки же открыл глаза с ощущением, что все это происходило с ним во сне. Родные были вне себя от радости, дали ему горячее питье, а Тосиюки лишь произнес: «Но ведь я и вправду был мертв!»

Воскресший Тосиюки прекрасно помнил и свое приключение, и про обет переписать сутру, благодаря которому был прощен. «Пока есть во мне силы, очистив душу и плоть, скорей приступлю к переписыванию “Сутры Золотого блеска”, сколько бы дней и месяцев это ни заняло! Затем и молебен отслужу!» – решил он.

И вот некоторое время спустя жизнь Тосиюки вновь потекла в привычном русле, а потому он стал готовиться к копированию «Сутры Золотого блеска»: получил в дар от мастера-каллиграфа кипу бумаги, разлиновал листы и думал скорее приступить к работе. Однако не тут-то было – несмотря на случившееся, Тосиюки так и не проникся ни сутрами, ни вероучением Учителя. Если плоть его взывала к одной даме, то сердце его было занято помыслами о другой. Порой же на ум приходили изящные стишки – разве до сутры ему было в такие мгновенья! Пролетели месяцы и годы, Тосиюки так ни разу и не занялся исполнением обета, а тем временем его земной жизни пришел конец.

После его смерти прошло года два, как однажды снится наш Тосиюки некоему поэту Ки-но Томонори. И вроде как во сне он понимает, что перед ним Тосиюки, но что-то в нем не так: лицо и тело его обезображены, весь вид страшен и гнусен. Томонори отчетливо запомнилось, как Тосиюки говорил что-то о прошлой жизни: «Дал я как-то обет переписать “Сутру Золотого блеска”, дабы продлилась еще немного моя земная жизнь. К жизни-то меня вернули, да только сердце мое по-прежнему тянулось к праздному досугу. Так я и умер, не переписав ни строчки из сутры. Из-за этого греха истязают меня так, что и словами не описать. Если вам меня жаль, то будьте столь милостивы – возьмите пачку бумаги и отнесите ее к монаху – переписчику сутр, что в храме Миидэра, пусть он перепишет эту сутру для меня и отслужит молебен!» – и залился горькими слезами.

Ки-но Томонори проснулся в холодном поту от увиденного во сне. Едва дождавшись рассвета, он схватил кипу бумаги и поспешил в храм Миидэра. Храня в памяти облик монаха, поэт бродил в его поисках в окрестностях храма, но монах сам его