луны (1177 г.). В неспокойную ночь, когда неистово дул ветер, около восьми часов вечера, в юго-восточной части города начался пожар и распространился до северо-западной стороны. В конце концов он перешел на ворота Судзаку-мон, дворец Дайкоку-дэн, на здания Школы высших наук и Управления гражданскими делами, и они в одну ночь превратились все в пепел. Начался пожар, кажется, в переулке Томи-но-кодзи на улице Хигути и возник с бараков, куда помещали больных.

При дующем во все стороны ветре огонь, переходя то туда, то сюда, развернулся широким краем, будто раскрыли складной веер. Дома вдалеке заволакивались дымом; вблизи всюду по земле стлалось пламя. В небеса вздымался пепел, и во всем этом, багровом от огня, окружении как будто летали оторвавшиеся языки пламени, не устоявшие перед ветром: они перелетали через один-два квартала. Люди же – среди всего этого… могли ли они еще сохранить свой здравый рассудок? Одни, задохнувшись в дыму, падали наземь; другие, объятые огнем, умирали на месте; третьи… пусть сами кое-как и спасались, но имущество вынести не поспевали, так что все драгоценности, все сокровища так и превращались в пепел. А сколько все это стоило?

В тот раз домов высших сановников сгорело шестьдесят, а сколько других – и число неизвестно! Говорят, всего во всей столице число сгоревших построек достигало одной ее трети. Мужчин и женщин погибло несколько тысяч, а коней и волов – им и конца не знали!

Средь всех людских забот, вообще таких бессмысленных, поистине самая бесплодная – это озабочивать свое сердце, тратить сокровища, с тем чтобы построить себе жилище в этой ненадежной столице…

Автор приводит довольно точные сведения о Великом пожаре годов Ангэн. Он опустошил территорию, на которой находились наиболее важные дороги и проспекты столицы, различные ведомства и управления дворцового комплекса: Школа чиновников Дайгакурё, восемь министерств, четырнадцать жилых усадеб придворной знати, в том числе регента-кампаку по имени Фудзивара-но Мотофуса. Тысячи людей заживо сгорели в огне. Пожар повторился в апреле следующего года, что для отчаявшихся людей выглядело верным знаком наступления Конца Закона.

Духи ветра и бури в храме Кеннин-дзи

cowardlion / Shutterstock.com

Великий пожар годов Ангэн стал катастрофой небывалого масштаба, но крупные пожары и прежде не были редкостью. Столица не могла вместить всех желающих в ней поселиться, тесная застройка с усадьбами аристократов с кровлей из кипариса, а не огнеупорной черепицы, способствовала быстрому распространению огня. Если загоралась крыша одного дома, то огонь мгновенно перекидывался на крышу соседа. Жители столицы и в эпоху Хэйан, и в последующие века прекрасно понимали, что если загорелась одна усадьба, то неизбежно сгорит весь квартал. Воды часто не хватало, пожары тушили помпами, но они были бессильны перед высоким пламенем.

Далее в «Записках из кельи» следует повествование об урагане 1180 года, который разрушил ветхие жилища и сорвал крыши практически всех домов в столице.

Когда он захватывал своим дуновением сразу три-четыре квартала, из всех домов, заключенных в этом пространстве, и больших, и маленьких, не оставалось ни одного неразрушенного: одни так целиком и обрушивались наземь; от других оставались только стропила; а то ветер, сорвав с ворот навесы, относил их за четыре-пять кварталов; сметая же заборы, превращал все окружающее в одно сплошное целое. Тем более имущество из домов: все без остатка летело оно в небеса. ‹…› Повреждались и гибли не одни дома; без счета было и таких, кто во время их исправления повреждали себя и становились калеками.

Камо-но Тёмэй далее дает описание и начавшегося голода в 1181 году, и землетрясения 1185 года:

Затем, как будто в годы Ева (1181 г.): давно это было и точно не помню… Два года был голод и происходили ужасные явления. Весной и летом – засуха; осенью и зимой – ураганы и наводнения. Такие бедствия шли одно за другим, и злаки совсем не созревали. Весной только понапрасну пахали, летом сеяли… Был лишь один труд; жатвы же осенью не было, зимой не было оживления с уборкой хлеба.

Землетрясения, наводнения, цунами, как и эпидемии, выкашивали рабочий люд в японских провинциях, и плодородные земли становились заброшенными. Во время наводнений поля уходили под воду, погибали люди, скот и урожай. В итоге все эти катаклизмы влекли за собой новую беду – массовый голод.

Голод в столице всего за два месяца унес жизни 42 300 человек. Некому было расчищать дороги, заваленные телами. В провинциях погибших было еще больше. Ситуацию усугубляла нехватка дров, поэтому в ход шли деревянные статуи будд, фрагменты стен и убранства домов.

Затем, во втором году Гэнряку (1185 г.), случилось сильное землетрясение. Вид его был необыкновенный: горы распадались и погребали под собой реки; море наклонилось в одну сторону и затопило собой сушу; земля разверзалась, и вода, бурля, поднималась оттуда; скалы рассекались и скатывались вниз, в долину; суда, плывшие вдоль побережья, носились по волнам; мулы, шедшие по дорогам, не знали, куда поставить ногу. Еще хуже было в столице: повсюду и везде ни один храм, ни один дом, пагода иль мавзолей не остались целы. Когда они разваливались или рушились наземь, пыль подымалась, словно густой дым. Гул от сотрясения почвы, от разрушения домов был почти как гром. Оставаться в доме значило быть сейчас же раздавленным; выбежать наружу – тут земля разверзалась. Нет крыльев – значит, и к небесам взлететь невозможно; сам не дракон – значит, и на облака взобраться трудно. Мне думается, что из всех ужасов на свете самое ужасное – именно землетрясение!

Мандала для призыва дождя

XII в.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

Ликвидация последствий катастроф порой увеличивала число жертв: могла обвалиться кровля и покалечить или унести жизни добровольцев. Мародерство и кражи после пожаров и землетрясений стали привычным делом. В первую очередь «пожарные воры» проникали на территории разрушенных и выгоревших дворцового комплекса, буддийских храмов, вынося оттуда уцелевшую утварь. Но о знаменитых столичных грабителях пойдет рассказ далее.

Столичные разбойники

Во второй половине эпохи Хэйан страну сотрясали политические неурядицы, природные катаклизмы, эпидемии… Все это не могло не сказаться на благополучии столицы и ее жителей – жизнь и знати, и простолюдинов ежедневно подвергалась разного рода опасностям. В столице и столичном округе то и дело появлялись бандитские шайки, которые грабили прохожих, обирали их до нитки в буквальном смысле. Грабители могли догола раздеть и женщин, и мужчин и даже лишить их жизни. Сборники жанра сэцува сохранили истории о шайке знаменитого грабителя по прозвищу Хакамадарэ (сдиратель штанов), личность которого уже при жизни успела обрасти легендами и небылицами. Самым знаменитым грабителям того времени нередко приписывали магические способности и иногда даже искусство ниндзя – ниндзюцу, видимо, тем самым объясняя их сноровку и везение. Однако Хакамадарэ был вполне исторической личностью, более того, есть веские аргументы в пользу того, что он происходил из знатного рода Фудзивара, но в определенный момент решил отойти от праведной жизни и пуститься во все тяжкие. Память о Хакамадарэ осталась в истории благодаря рассказу из сборников сэцува о том, как однажды ночью он решил ограбить аристократа, искусно игравшего на флейте, но тот нисколько не испугался, а, наоборот, отчитал грешника за неправедные дела, да так, что тот стал просить прощения за столь низкие помыслы. Флейтист оказался аристократом по имени Фудзивара Ясумаса, управляющим провинцией Сэцу и, как поговаривали, родным братом непутевого Хакамадарэ. Аристократ отвел грабителя к своей усадьбе и вынес ему стопку разной одежды, сказав с укором, чтобы тот впредь просил о помощи, а не грабил путников посреди ночи. Случилось ли все это на самом деле и были ли они братьями – остается загадкой, но история хороша и очень соответствует жанру светских сэцува. Со временем она стала очень популярна в театральных постановках, живописи и кинематографе.

Хакамадарэ и флейтист

Гравюра Цукиоки Ёситоси. 1868 г.

The Minneapolis Institute of Art (Public Domain)

Изнасилования