эмоций вылетает из меня с каждым аккордом песни, обнажая то, что я прятал глубоко в себе последний месяц:

«Я очень скучаю по Эллисон.

Я не заслуживаю ее.

Она никогда не будет моей.

Я ненавижу себя.

Я не люблю Карин.

Зачем я здесь?

Огранка «принцесса», два карата, огранка «принцесса», два карата…»

Я сходил с ума, пока Карин беззаботно болтала со своей сестрой о наших планах посетить музей Гуггенхайм на следующий день.

Я оставался в своем маленьком мире, пока Карин внезапно не предложила нам вернуться в номер. Я был полупьян и тупо последовал за ней, даже не попрощавшись с ее семьей.

Я помню, как в лифте она покусывала меня за ухо, развязывала галстук и хватала за промежность, пока я тупо смотрел на цифры над дверью лифта.

Когда мы вошли в номер, Карин тут же пошла в ванную и переоделась в комплект атласного нижнего белья из зеленого и черного кружева, который купила сегодня вместе со своей сестрой в «Барнис».

У меня началось что-то похожее на паническую атаку, когда, выйдя из ванны и толкнув меня на кровать, Карин начала расстегивать мои брюки и, схватив презерватив с тумбочки, принялась стягивать с меня трусы.

У меня поплыло перед глазами, сердце заколотилось, дыхание участилось. Казалось, я должен хотеть секса, поскольку у нас с Карин его не было несколько недель, но я чувствовал только вину. Словно я изменял. Мое сердце целиком и полностью было где-то совсем в другом месте.

«Оно с женщиной, которая даже не знает, что она им овладеет».

Я начал задыхаться. Оттолкнув Карин, я встал с кровати и застегнул брюки. Мне было стыдно за то, что я собирался сделать.

— Седрик, что, черт возьми, происходит? — Карин свирепо посмотрела на меня блестящими от слез глазами.

— Я… не знаю. — Я действительно не знал, как объяснить, что чувствовал: почему вдруг быть с ней больше не имело смысла.

«Безусловно, я не могу сказать ей правду о том, что, возможно, полюбил другую, с которой провел всего час, и которая, кстати говоря, понятия не имеет, что я следил за ней. Я не могу сказать, что нагло обманывал вас обеих…»

Карин плакала, тушь стекала по щекам.

— Ну, тебе лучше, блин, выяснить! В последний месяц ты был таким холодным, Седрик. Я перепробовала все, чтобы вытащить тебя из этого уныния, но, видимо, ты сам не хочешь из него вылезать. Я серьезно ненавижу тебя прямо сейчас.

«Не больше, чем я себя ненавижу».

— Карин, я тебя не виню. Мне очень жаль, прости. Думаю, мне лучше вернуться сегодня в Бостон. Мне нужно время. Я не хотел обидеть тебя. Я просто... Я больше не могу этого делать. Мне очень жаль.

Я действительно никогда не хотел причинить ей боль. Я никогда не хотел, чтобы все так сложилось с ней.

— Да пошел ты! — выплюнула Карин, заходя в ванную и захлопывая за собой дверь.

Я слышал, как она плачет взахлеб, а потом включает воду, вероятно, чтобы скрыть это.

Я чувствовал себя ужасно, но все равно быстро собрал вещи в чемодан и ушел.

Протрезвев, я арендовал машину и поздно вечером в пятницу поехал обратно в Бостон.

По дороге я решил, что в понедельник обязательно увижусь с Эллисон. Оставалось пережить выходные.

Всю субботу я небритый сидел на кожаном диване в своей квартире, курил и слушал старые диски. В какой-то момент я неожиданно наткнулся на песню Элвиса Костелло «Эллисон», которая довела меня до грани. У меня возникло страстное желание прямо сейчас увидеть Эллисон, и я чуть было не поехал в ее квартиру в Малдене, но отбросил эту идею, не сумев придумать никакого разумного оправдания моего появления там. К тому же я был не в том состоянии ума, чтобы увидеть Эллисон.

В воскресенье я уже не мог оставаться один на один со своими мыслями. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Единственным человеком, которому я мог довериться, был мой старший брат.

У нас с Калебом было два года разницы, и он был единственным в моей семье, кто действительно знал, что произошло в Чикаго, - родителям я не мог рассказать, так как у них хватало переживаний из-за моей сестры Кэлли, - и до сих пор моя мать мало что знала о моей жизни в Чикаго. В отличии от Калеба. Вскоре после того, как все пошло прахом на последнем курсе, он приехал в Чикаго навестить меня. Он очень помог: убедил закончить учебу и потом, после отъезда, звонил каждый божий день. Я бы не окончил Северо-Западный университет без него.

Калеб со своей женой Дениз жил в Нью-Хэмпшире, в полутора часах езды от Бостона. Им принадлежал большой новый дом в колониальном стиле, расположенный на трех акрах земли. Мне нравилось бывать у брата, когда нужно было привести мысли в порядок. Это было тихое место вдали от городского шума.

В течение нескольких лет Дениз безуспешно пыталась забеременеть, поэтому в их большом доме гуляло эхо. Они оба очень хорошие люди и стали бы отличными родителями, поэтому я надеюсь, что так или иначе у них это получится.

Проехав полтора часа, я подъехал к круговой подъездной дорожке к их тихому дому, который находился в тупике улицы.

Дениз встретила меня у двери теплыми объятиями, и я почувствовал запах тыквы и индейки, запеченных в духовке. После безрадостного Дня Благодарения на Манхэттене, было приятно поесть домашнюю еду.

— Привет, младший брат! Ты выглядишь… усталым. Заходи, солнце, — Дениз обняла меня.

Мне нравилось, что она считала меня братом. Дениз была возлюбленной Калеба с университетских времен в Нью-Гэмпшире. Она была отличной девушкой с изящной фигурой, пепельными волосами и самыми добрыми глазами.

— Под усталым ты имеешь в виду дерьмово? Здесь ужасно хорошо пахнет. — С семьей я старался всегда говорить с бостонским акцентом.

Калеб сбежал по лестнице, и мы, как обычно, быстро по-мужски обнялись. Мы не виделись пару месяцев, и было приятно наконец-то встретиться.

Калеб был на семь килограммов тяжелее, на семь сантиметров выше и работал подрядчиком. У нас были одинаковые каштановые волосы и голубые глаза. Калеба часто можно увидеть в коричневой куртке «Кахат» и ботинках, а меня в классических костюмах и дизайнерских туфлях. Но сегодня я был небрит, одет в джинсы и черную толстовку с капюшоном, и по стилю походил больше на Калеба.

— Эй, приятель, давай пойдем в гараж и поговорим, пока Дениз