мастер по какому-нибудь ремонту. Об этом говорили стертые ладони и едва уловимый запах клея, исходивший от ректора.

– Пойдемте в переговорную, – указал Петр Прокофьевич в сторону двери. – Ужасное событие! – по-театральному воскликнул он. – Как хорошо, что Ладу нашли!

– Да, – сдержанно ответил Юмин.

Они с ректором направились по ближайшей лестнице. По всей видимости, переговорная располагалась на втором этаже.

– Как она себя чувствует?

– Если говорить прямо, то неплохо. Напугана, но держится хорошо.

– Табакова была одной из лучших учениц на своем курсе! – с гордостью произнес мужчина. – Не девочка, а золотце!

Юмин лишь слабо улыбнулся. Ему показалось, что для Петра Прокофьевича Лада больше чем студентка. Безусловно, Петр был доктором медицинских наук, психиатром, однако задорность его импульсивного характера никак не вязалась с таким статусом. Петр Прокофьевич больше всего походил на забавного «старика-препода», как выразились бы молодые студенты, с которыми можно поговорить на разные темы. А вот серьезным ученым его вряд ли можно было назвать.

– Ей будет в радость узнать, что ее так ценят в институте.

– Она и без того знает об этом.

Юмин ничего не ответил.

К этому моменту они уже дошли до второго этажа, зашли в раскрытые настежь двери, повернули направо и прошли к самому дальнему кабинету, расположившемуся в самом углу здания. Дверь была открыта. Из кабинета едва ощутимо сквозил ветерок. Петр пропустил Юмина вперед.

Следователь перешагнул порог и, сделав два шага, остановился. В переговорной сидела подруга Лады, Пешкова Валерия. Стройная хрупкая девушка с короткой темной стрижкой и карими глазами. На ней был черный свитер крупной вязки, а на шее красовался золотой кулон в форме маленького сердечка. Темные аккуратные ногти, минимум макияжа и… страх, застывший в кофейных глазах.

– Доброе утро, – поздоровался Юмин, рассматривая студентку.

– Доброе утро, – едва слышно ответила девушка.

Петр Прокофьевич закрыл дверь. Юмин, недолго думая, сел напротив Валерии. Он уже понял по тревожному виду девушки, что нужную информацию она вряд ли даст. Возможно, сможет уточнить хронологию событий того дня, однако ничего нового не скажет. Ее уже допрашивали в прошлый раз, когда она подавала заявление. Правда, допрашивал ее не Юмин.

– Майор Юмин Алексей Анатольевич, можно просто Алексей, – представился следователь, поудобнее усаживаясь на стул.

– Пешкова Валерия, – тихо отозвалась девушка.

– Все, что вы скажете, может использоваться против вас. Поэтому лучше всего сотрудничать со следствием.

Девушка нервно кивнула.

– Итак. Расскажите, где вы были девятого июля?

– На практике, – дрожащим голосом ответила студентка.

– Нет, – помотал головой следователь. – Расскажите с самого начала, опуская ненужные детали вроде посещения уборной.

Девушка поерзала на стуле. Юмин сразу же приметил этот жест. Он теперь усомнился в том, что Пешкова ничего не скажет ему. Нужно было копать глубже. Так Юмин и поступил.

– Ну… в июле от института нас направили на практику в больницу для душевнобольных, – начала говорить девушка. – Было лето, очень жаркое. Уже утром столбик термометра поднимался до отметки выше средней.

Майору хотелось поскорее перейти к важным деталям, но ему пришлось подождать, пока девушка дойдет до нужного момента в своем рассказе.

– Мы встретились с Ладой на станции метро «Старая деревня». Просто оттуда легче всего добираться до больницы…

– Как вы добирались от метро?

– На автобусе. Там ходит один автобус с перерывом в тридцать минут.

Юмин достал из-за пазухи блокнот с ручкой и начал записывать самые важные, как ему казалось, детали. И первой деталью Юмин записал: «Интервал автобуса – 30 минут».

– Во сколько вы сели в автобус?

– Около семи часов и тридцати минут, – неуверенно ответила Валерия.

Юмин записал и это тоже.

– Сколько ехать до больницы?

– Полчаса, если нет пробок.

– То есть ровно к восьми часам вы приехали в больницу?

– Не совсем так…

Юмин встретился взглядом с девушкой. Валерия что-то знала. Это было видно по ее темным глазам. Что-то смущало следователя в блеске глаз студентки, но что именно, он все еще пытался понять.

Следователь требовательно выгнул бровь, словно подгоняя Валерию.

– В восемь часов мы были на остановке.

– То есть автобус идет не до больницы?

– Нет, конечно! – воскликнула девушка. – Он останавливается рядом, на шоссе, а дальше до больницы мы шли пешком.

Юмин знал об этом, просто делал вид, что ни черта не смыслит в этих деталях. Так проще для обеих сторон. Обычная психологическая уловка, не более.

– Хорошо. Вы приехали на остановку в восемь утра. Сколько идти до самой больницы?

– Минут десять, – быстро ответила студентка, хлопнув большими ресницами. – А рабочий день начинался с половины девятого.

Юмин сделал вид, что конспектирует, но на самом деле он просто поставил галочку возле списка ответов, которые были даны девушкой ранее.

– Сколько длилась практика?

– Весь рабочий день, до восьми вечера.

– То есть, – подытожил Юмин, – смена персонала происходит в восемь часов, два раза в сутки?

– Типа того, – неуверенно ответила студентка.

Все сходилось. Юмин также спросил у студентки, в каких отношениях они были с Ладой, на что та ответила, что в хороших. Ничего не отличалось от предыдущих показаний, будто девушка выучила все свои слова наизусть. Но в этом был плюс – значит, она говорит истинную правду, и больше вызывать эту особу на допрос нет смысла.

Юмин учтиво попрощался, сказав стандартную фразу:

– Если что-нибудь еще вспомните, позвоните по этому номеру.

После этого, пожав руку ректору, он удалился прочь.

Пока ему нравилось, как продвигается расследование, все шло по его четкому плану. Не было ни единой детали, которая могла бы выбить его из колеи.

Но что-то все равно смущало следователя.

Глава 11

Он

Лаптев зашел в свой кабинет и бросил пальто в кожаное кресло. Что-то смутило его в обстановке, которую он знал до последней малейшей детали. Лаптев начал присматриваться ко всему, практически застыв на месте. Глаза бегали по кабинету, будто кошка за мышью, и в какой-то момент Лаптев понял, что здесь не так.

Стул, который стоял возле его стола, был сдвинут на три сантиметра. Непростительный жест для уборщицы, которая два часа назад убиралась в его кабинете, о чем свидетельствовал запах хлорки. Лаптев нахмурился. Ему до колик под ребрами не понравилось, что стул не на своем месте. Более того, он ненавидел, когда в его перфекционизм кто-то лез без спроса. Подойдя к стулу, Лаптев аккуратно вернул его в то положение, которое было привычно его глазу, и с облегчением выдохнул.

Педантичность была особой чертой Лаптева. Он не мог позволить себе хаос ни дома, ни на работе, ни в своей внешности. Каждая ниточка в той или иной вещи должна была идеально подчеркивать его и без того достаточно привлекательную внешность. Лаптев знал это и пользовался этим без зазрения совести.

Однако все его связи с девушками заканчивались не лучшим образом. К примеру, последняя его девушка сбежала, отчего Лаптеву, вспомнившему об этом, сразу же стало не по себе. Россыпь неприятных покалывающих мурашек прошлась бурной волной по всему телу.

Контроль. Повиновение. Молчание.

Только так он мог обращаться с теми, кого вожделел, но таких особ ему встречалось не так много. Лаптев подумал, что во второй раз он не упустит владелицу своего сердца и доведет начатое дело до конца.

С этой мыслью он сел за рабочий стол и проверил анализы Лады Табаковой. Девушка была практически в норме, только гемоглобин был понижен. Мысль о том, что Лада в порядке и теперь ему нужно всего лишь поработать с ней психически, опьяняла. Он начал просчитывать в голове новую стратегию завоевания доверия, которое утратил в прошлый раз. Лаптев был уверен, что теперь не ошибется, но в то же время понимал, что действовать придется аккуратнее.

Утренний обход был отдельным ритуалом для Лаптева. В особенности теперь, когда он знал, что его сбежавшая возлюбленная снова здесь, подле него. Пока что он не мог контролировать ее в той мере, как ему хотелось бы, но в скором времени он сможет это исправить. Иван незамедлительно поднялся со стула, поправил свой костюм и халат, а после вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

В больнице было шумно. Каждый божий день душевнобольные люди – именно так он предпочитал называть своих пациентов, потому что был уверен, что режущая правда слаще, чем мягкая ложь, – расхаживали там, где им было разрешено. Эта картина сопровождалась воплями и всхлипываниями, а иногда даже припадками.

Лаптев прошел по коридору до лестницы и поднялся на третий этаж. Пиликнув пропуском около массивной металлической двери, Лаптев открыл ее, и откуда ни возьмись на него набросился худощавый мужичок с проплешиной на темечке.

– Они хотят убить